Когда мы говорим, что разумный человек свободен поступать так, как ему заблагорассудится — это вовсе не предполагает нескончаемого потока удовольствий. Есть вещи, которыми заниматься — ну, очень не хочется... Но почему-то обойтись нельзя. Отметая в сторону неуместные среди свободных гипотезы о разумном мазохизме (слишком утилитарно) или об очистке совести (от нее мы тоже свободны) — можно допустить, что в причесывании хвостов после чего-то очень вспомогательного и промежуточного есть своя разумность — а значит, и эстетика, и логика, и этика.

В условиях хронического книжного дефицита и сегрегации по щекотливости тем, даже художественную литературу про любовь найти было непросто — еще недоступнее ученые и философские трактаты. Теоретически, можно бы неделями просиживать в ленинке и длинно конспектировать (фотосъемка там была запрещена, а платный ксерокс по лимиту и по длинной очереди). Но у каждого таки официальная специальность, и предаваться любовным утехам далеко не всегда дозволено. Поэтому приходилось, в основном, выискивать по крохам в том, что дают, — с креном в то, куда все перекошено. То есть, пошлое морализаторство — или правовое регулирование. Вот это последнее и выступало чаще всего канвой, по которой отдельные популяризаторы бросали несколько стежков — то здесь, то там, — в качестве опоры для обывательской интуиции, без чего вмешательство государства в интимную сферу выглядело бы в глазах широких масс совершеннейшим произволом. А так — вроде бы для общего блага, во имя любви...

Изучение юридических норм и подзаконных актов быстро пришло к окончательной определенности: противоположность права и свободы очевидна; экономические основы буржуазной морали — как на ладони; необходимость преодоления любых догм в настоящей, человеческой, разумной любви — вне всякого сомнения. Вроде бы, можно убирать леса и горы строительного мусора — и больше заниматься духовностью как таковой. Но изжитое лично для нас — пока далеко не изжито в наличной культуре, и жечь мосты рановато: а вдруг по ним кто-то еще на нашу сторону перебежит? Да и собственную историю не хотелось бы огульно списывать в утиль — разумнее хотя бы что-то подвергнуть вторичной переработке, в надежде иметь под рукой удобные заготовки, если очередной крутой поворот заставит оживлять трупы. Так уж и быть, потратим лишнюю сотню страниц — а читать никому не в обязанность, и весь этот раздел не слишком дотошному собеседнику предлагается с легким сердцем пропустить. Речь, конечно же, о духе — но и том, как далеки от него созидатели строгих букв.

Это страшное слово...

КоБС.

Нет, речь не о немецком оборудовании для коррекции с обратной биологической связью (в одной из кавказских здравниц) — мы имеем в виду советский Кодекс о браке и семье — для определенности: РСФCР, год 1969, в редакции на начало 1980-х. Почему так? Просто под руку подвернулось. С тем же успехом можно было взять версию любого другого года — включая буржуазные кодексы постсоветской России, или аналогичные опусы каких угодно стран. Все они на одно лицо — которое тиражируется в каждой статье, так что нет ни малейшего смысла полностью разбирать на атомы: достаточно обозначить общий принцип прочтения и ключевые кочки на болоте. Никакой теории за всем этим не стоит — опись эмпирических пожеланий с упором на то, кто кому и сколько при случае будет должен. Поскольку разумные существа однозначно никому ничего не должны — технические детали можно смело опустить. А концепция ясна уже в преамбуле. Вот и давайте переведем на человеческий язык несколько пассажей — выбирая наугад.

То есть, речь не про семью вообще, а только о "советской семье" — что сразу фиксирует некий конкретно-исторический тип. Это, вроде бы, согласуется с принципами исторического материализма. Если не забывать, что интересы сочетаются не только в семье — и заботиться надо бы именно о "гармоническом сочетании", а не об одной из ячеек, далеко не самой гармоничной. Поскольку "забота" выставлена задачей государства — налицо политическое регулирование, а следовательно, предметом разбирательства оказываются не всякие отношения, а лишь экономические (материальные) — причем не просто человеческие, а сугубо гражданские — и защищать предполагается лишь "интересы граждан". Причем на первом месте — общественные, а к ним вдогонку еще и личные (не в смысле личностей, субъектов деятельности, — а в плане указания на единичный субъект права, юридический атом). Сразу ясно, что "гармония" здесь лишь относительная, так как направленность общественных, семейных и индивидуальных интересов может быть весьма и весьма различна.

Предполагается, что в несоциалистических и недосоциалистических странах все не столь благополучно — хотя на деле семейственность есть явление классовое, и укреплять семью — значит звать коммунистов назад в пещеры. Если бы авторы текста были озабочены строительством коммунизма — они бы оговорили, что "укрепляться и процветать" семья может только в плане соблюдения общедемократических (все еще буржуазных) норм — но суть как раз в том, чтобы постепенно готовить отмирание семьи, переход на прямое участие людей в жизни общества. Условия, соответственно, имеются в виду лишь материальные (хотя бы и в очень широком смысле) — а слово "созданы" следует переводить как "хотелось бы создать".

"Общество" тут — эвфемизм (вместо "государство"). Опять же, "уделяет" переводим как "должно уделять". "Поощрение материнства" (без малейших намеков на отцовство) — ненавязчиво переводит женщин в ранг средства увеличения рождаемости, поддержания поставок рабочей силы на экономически выгодном уровне. Понятно, что "поощрять" можно очень по-разному — в том числе и путем грубого насилия. Поскольку же счастьем государство никак не заведует, "обеспечение счастливого детства" сводится к сугубо материальной поддержке — кого и в каком размере?

Ну, воспитание пока (в лучшем случае) социалистическое... А если в семье — то лишь семейное. Напрягает "важнейшая обязанность" — то есть, волевым решением назначением семьи становится производство работника; неплохо было бы огласить список обязанностей целиком: что советы считают менее важным? По-видимому, под формулой "государство и общество" имеются в виду собственно государственные учреждения, плюс партийные (и подведомственные им) органы, плюс общественные организации; общество как таковое не вмещается в сферу правового регулирования. Лозунг "всемерной помощи" — признание прискорбного факта: в СССР нет системы общественного воспитания; вместо этого — воспитание в семье с помощью общества (а не наоборот: в обществе — но с использованием института семьи). Наконец, если помощь сводится лишь к "развертыванию сети" — речь лишь о совмещении "важнейшей обязанности" с работой в общественном секторе (для чего приходится высвобождать силы и время).

Опять речь о женщине, и только о ней, — предполагая, что именно она тянет на себе основную массу репродуктивной обязаловки; тем самым закон исходит из (факта и принципа) общественного неравенства. О правах мужчины — ничего; по умолчанию, мужчина и так начальник, заниматься "отцовством" он может на свое усмотрение, и помогать ему в этом незачем. "Социально-бытовые условия" — сеть производств для экономической поддержки материнства; однако где-то за скобками и моральное давление: общественное мнение к закону не пришьешь — но не желающие осчастливливаться (говорим: женщина — подразумеваем: мать!) вне закона, и защищать их от ревнителей традиций некому. Как обычно, "обеспечиваются" — выражение абстрактных пожеланий, или (иногда) намерений. Еще один казуистический трюк: мы, дескать, вас обеспечиваем; а будете вы обеспечены или нет — нас не касается! Типа: кайло дали — идите камни дробить; чего вам еще надо? — ах, вы еще и есть хотите! — ну, это не по кодексу...

Материнское "счастье" — для комплекта "счастливому детству" (см. выше). Счастье — категория не юридическая. Но предполагается, что мать всегда рада ребенку (и ни о чем другом не мечтает); другими словами: общество требует, чтобы женщина этому радовалась (или хотя бы изображала радость). Вместе с добровольно-принудительным поощрением рождаемости — скрытая угроза, моральное давление.

Не знаем, как насчет отцовства, — а материнство, по кобсу, заведомо не есть участие в производственной и общественной жизни! Поэтому приходится его как-то со всем остальным "сочетать" — а "социально-бытовые условия" обеспечивать только тем, кто согласен тянуть двойную ношу (не "для счастья" — а "для сочетания счастья"). Нечего по домам сидеть! К станку, в контору, — а дети в качестве неоплачиваемых сверхурочных (для них только "создают условия" — фронт работ).

Как только пошли разговоры об "очищении", — да еще и попали в официальный документ, — делаем вывод: сейчас семейные отношения от материальных расчетов не очищены (а они и не могут быть очищены, поскольку брак есть сугубо материальное отношение, способ дележки собственности). Подразумевается, что торгашество — это таки грязь, отрыжка капитализма, — и очиститься бы надо... Но поскольку в перспективе лишь "создание коммунистической семьи" — никакого очищения и не предполагается: одну конкретно-историческую грязь просто заменяют другой. Реальным "очищением" стало бы уничтожение всякой собственности — а тогда и семья ни к чему. Нет, семья подана как вечный институт — а значит, через задний проход протаскивают и вечность права (а в конечном счете и государства), ибо иначе никоим образом не канонизировать семью как общественную структуру, экономическое и культурное явление.

Маленькое уточнение: расчеты бывают только материальными. Едва заходит речь о количествах и выгоде — это уже рынок; в какой валюте будем считать — без разницы. В условиях всеобщего базара товаром запросто становятся сколь угодно идеальные активы (типа возможности тренда — или способности мечтать).

Насчет неравенства мужчин в быту кодекс молчит — хотя семья не только женщину превращает в домашний скот, но и мужчин строго разводит по старшинству (о чем выразительно писал Фрейд). Однако, поскольку в закон впаяна задача "устранения", — признано фактическое неравенство; а законодательство, исходящее из неравенства, само себя ограничивает, не дает путей развития, — так что постановка задачи оказывается чисто абстрактной, для красного словца.

Почему личные чувства следует удовлетворять только в семье — совсем темно. Допустим, я питаю глубоко личную симпатию к генсеку КПСС; что же, мне с ним в брак вступать? А если я не один такой? Странная тогда семья...

В какой-то мере, с натяжкой, можно усмотреть в этой корявости выражение здравой идеи: если разумные люди вступают в относительно устойчивый союз не для размножения или антиобщественных делишек, а исключительно из взаимной симпатии, — такая "семья" выступает как духовная категория; но именно поэтому она не может существовать как социальный институт — ибо отношения личностей суть их личное дело, и формальному регламентированию, нормированию и лимитированию не подлежат. Никакой кодекс в таких отношениях неуместен — и никаких расчетов не может быть по определению. Кому нравится словечко — пусть называет это семьей. Остальные будут любить как им заблагорассудится.

Преамбула заканчивается на неустойчивой ноте — с ощущением недосказанности, случайности, доморощенной эмпирии. Зачем все это затеяно? Почему надо выделять в особую область права одну из сторон регулирования имущественных отношений? Эдак можно по каждой отрасли писать отдельный кодекс — и менять их количество по мере появления новых отраслей (или исчезновения старых). Кажется вполне логичным, что в некоторых странах семейное законодательство вообще никак не выделено — а является одной из частей гражданского (то есть имущественного) права. Советские книжки считают это недостатком и мнят себя впереди планеты всей. Но по сути — в кобсе нет ничего, выходящего за рамки гражданского кодекса, и многие статьи прямо на него ссылаются. Есть страны, где вообще не пишут кодексов — а копят прецеденты и судят на основе прежней практики. В принципе, можно себе представить правовую систему, синтезирующую эти два типа в нечто иерархическое: с одной стороны, мы не полагаемся на случайные решения и требуем обоснования каждой нормы, исходя из каких-то общих принципов; с другой стороны, нормы вовсе не обязательно объединять крупными блоками — достаточно по каждой насущной теме составлять специализированные сборники, не имеющие формального статуса и динамически адаптируемые к изменениям законодательства. Такое построение лучше отвечает реалиям сегодняшнего дня, когда разнообразие ситуаций требует большей гибкости от законодателей, — и есть эффективные инструменты анализа больших бах данных, с группировкой по любым критериям. Другими словами, иерархическое право развертывается в особую иерархическую структуру в каждом конкретном деле, упорядочивая нормы по степени релевантности. Отсюда один шаг до устранения права как такового: давайте прямо решать на основе базовых принципов, без лишних опосредований; прецеденты тогда останутся лишь иллюстрациями, эвристиками, или учебным материалом. По сути, так могло бы буржуазное государство трансформироваться в систему общественного самоконтроля — почти готовую окончательно отмереть.

Но допустим, что кобс для чего-то все-таки нужен. Как могло бы выглядеть его рамочное описание там, где на самом деле собираются строить коммунизм (или что-то вроде)? Учитывая, конечно, условность отнесения такой юриспруденции к традиционному праву. Ясно, что задачу устранения централизованной регуляции следует прямо и недвусмысленно поставить в самом начале — и все остальное подать как переходные формы, которые предстоит общими усилиями изживать. То есть, социалистическое право защищает не одного гражданина от другого, а всех вместе от антисоциальных элементов, от дикости и духовного растления. Преамбула такого утопического кодекса могла бы выглядеть примерно так:

Конечно, так никто кодексы не писал — и вряд ли напишет... Как и любая формулировка, этот текст лишь в общих чертах обозначает суть дела — важен дух, а не буква.

Но вернемся с небес на землю. Первые восемь статей кобса — общие положения. Их мы тоже разберем подробно — как источник заразы.

Первая статья — задачи кодекса (в количестве шести штук). Уже здесь — махровая реакция, гнилое болото.

Разговоры о "советской семье" возможны лишь там, где ясно, чем советская семья отличается от несоветской. Ни единого намека. Далее, даже расшифровывая "коммунистическую мораль" как ссылку на "Моральный кодекс строителя коммунизма" (именно строителя — но отнюдь не коммунистического человека, потому что при коммунизме не нужно ни права, ни морали), — строить правовую систему на какой угодно морали — это нонсенс, типичная ложь буржуазной пропаганды. Мораль и право, конечно же, взаимодействуют — но это разные уровни культуры; путать одно с другим — как валить в одну кучу уголовный и уголовно-процессуальный кодексы. Право — из экономики; мораль — синкретическая рефлексия, кодекс предрассудков. Право учитывает настроения обывателя — но служит господствующему классу. Через право этот класс влияет на мораль, объявляя закон вечным и неизменным, "естественным" принципом поведения, критерием моральности (но не нравственности! — ибо мораль почти всегда безнравственна, а нравственное — аморально).

Всякий нормальный человек придет от таких словес в полнейшее замешательство. Действительно, семья сначала объявлена синонимом брака — то есть, парным союзом мужа и жены (все прочие типы семей напрочь отметаются — и это само по себе странно); но в конце вдруг всплывает фраза о "всех членах семьи" — то есть, как чертик из табакерки выпрыгивают дополнительные персонажи, которые в браке с заявленными ранее женщиной и мужчиной заведомо не состоят; на каком основании они включены в состав семьи? Об этом кобс умалчивает. По логике, если мы собираемся регулировать семейные отношения — следует дать какое ни на есть определение семьи, и ясно указать, кого именно мы понимаем под ее членами. Такого определения в кобсе нет: хотя отдельные родственники упоминаются в ряде статей, нигде не оговорено, что не может быть каких-то еще, — отношения которых с уже известными членами семьи кобс не регламентирует.

Настоящее определение семьи мы находим в Гражданском кодексе, в разделе о наследовании. Там четко оговаривается, какие родственники являются наследниками по закону — и делятся они на первую, вторую и третью очереди. Тем самым семья определена как способ наследования собственности — и все отношения внутри семьи заведомо оказываются лишь "материальными расчетами", и ни о каких "взаимной любви, дружбе и уважении" и речи нет — а есть материальная зависимость и финансовые обязательства, — и это правильно, поскольку любовь, дружба и уважение суть духовные отношения, а право разбирается только с экономикой (даже если допустить, что советская семья как-то совместима с любовью — духовные связи не зависят от правовых норм, и основывать на них имущественные отношения никак не получится). Лишний раз убеждаемся в искусственности отделения кобса от ГК.

Можно, конечно, считать, что принадлежность семье и родство — разные категории. В таком случае наследование исходит из степеней родства — но чем тогда заведует кобс? Надо определять семью как-то иначе. Ссылка на "брачный союз" явно не катит: если включить в семью родителей брачующихся (дедов и бабок будущего или наличествующего ребенка) — мы получаем, как минимум три брачных пары в одной семье; на каком из этих союзов зиждется "построение семейных отношений"? А если каждый из родичей вступал в брак по несколько раз, да еще встревают усыновление и опека, — тут вообще черт ногу сломит.

С другой стороны, если предки проживают отдельно и не имеют вообще никаких контактов с потомками, включать их в состав семьи было бы странно (хотя родство все еще может влиять на наследование). Тогда следовало бы исходить из общности быта, определяя семью как коллективный субъект (юридическое лицо). С точки зрения права, семья участвует в материальном и духовном производстве как целое; отношение семьи к государству и внутрисемейное разделение труда подлежат правовому регулированию. Однако кобс и тут запутывает дело, утверждая право на (никак не определенное законом) "общение" родственников, независимо от фактической принадлежности семье.

Осмысленная юриспруденция должна была бы выкатить список формальных критериев принадлежности семье. Вроде того, как при поступлении на работу сотрудник подписывает трудовой договор. Заключение брака — частный случай. Включение в семью кого-то кроме супругов — требует особых правовых актов.

Разумеется, следовало бы недвусмысленно указать, какие именно производства могут (но не обязаны!) находиться в ведении семьи; вообще говоря, участие в каждом из этих производств члены семьи особо оговаривают в "семейном контракте". Тогда кобс целиком и полностью сводится к оформлению актов гражданского состояния, —оказывается разделом гражданско-процессуального права.

Тут, правда, напряженка с принципом добровольности. Даже при регистрации брака приходится верить брачующимся на слово — хотя, как все понимают, в определенных обстоятельствах одураченный или запуганный человек скажет что угодно. Но принадлежность ребенка семье устанавливается свидетельством о рождении — и младенческого согласия никто не спрашивает. С другого боку — совершеннолетие формально привязано к определенному возрасту, и можно, вроде бы, уже не считать себя членом семьи... — но по кобсу дети все равно обязаны содержать престарелых родителей (плюс несовершеннолетних братьев и сестер), и от семейных отношений никак не отделаться. Точно так же, развод, вроде бы, ликвидирует семью — но имущественные обязательства остаются, не говоря уже о всяких "правах на общение" (и наследование). С одной стороны кобс загоняет несколько поколений в одну семью — а с другой, никак не регулирует участие предков в семейных делах потомков, и наоборот.

В классовом обществе, семейные отношения суть отношения по поводу производства рабочей силы — включая как репродуктивную сторону, так и образование, и поддержание работоспособности (быт). По всей видимости, советский кобс молчаливо подразумевает то же самое.

То есть, воспитывает прежде всего семья, хотя и "в органичном единстве" (без малейшего намека на порядок осуществления этого единства — на методы общественного контроля и приемки результатов). Логически, поскольку речь только о "строительстве", возможно лишь социалистическое воспитание, и невозможно "коммунистическое отношение к труду" — по чисто экономическим соображениям.

Снова мать прикована законом к ребенку — и ни слова про отца (а тем более про остальных членов семьи). Но если "интересы" (какие?) надо охранять — значит, они в опасности! В какой? От чего защищаемся?

Про счастье — это не юриспруденция. Право, разумеется, имеет отношение к материальной обеспеченности — и эта сторона в кобсе хоть как-то затронута. Однако счастье не в деньгах — и даже не в их количестве. Человеку важно чувствовать себя человеком. Вспомним про дикую обывательскую мораль, третирующую внебрачных детей и сирот как опасных для общества уродов, моральных калек (каковыми эта мораль их и делает). Вместо борьбы с предрассудками — наоборот, семейное воспитание как норма, и ни слова о правах детдомовцев или прочих бессемейных, о праве ребенка на защиту от семейного и прочего насилия, от презрения и снисходительности. Ребенка ставят в полную зависимость от взрослых — загоняют в семейное крепостничество.

В связи с предыдущим пунктом — звучит очень неубедительно. Кроме того, устранять вредные пережитки в одной отдельно взятой сфере — дело заведомо безнадежное: синкретизм морали распространяет ее влияние сразу на все. Соответственно, про "окончательность" — это метафизика: выдавливать из себя мораль надо во всем и всегда; почить на лаврах — значит, оскотиниться. Кто определяет вредность — дело темное. У буржуев это господствующий класс, вооруженный аппаратом для промывания мозгов. А здесь кто?

Но даже если снять возражения по мелочам — остается главное: пережитки и обычаи — вне правовой сферы. Поэтому никакой кодекс их устранить не может. Только если моральное давление перерастает в противоправное деяние — можно бежать в суд. А что считать деянием в семейной сфере — бабушка надвое сказала...

Последний пункт по порядку — не последний по странности. Относить воспитание к правовой сфере — полная чушь; тогда следовало бы срочно составлять педагогический кодекс, образовательный кодекс... — пенитенциарный кодекс (уложение о наказаниях), вроде бы, уже есть. Скорее, подразумевается выработка условного рефлекса: человек знает, что над ним висит меч закона — и потому не делает неосторожного в отношении к другим членам семьи; только в этом аспекте разговор про "чувства". Разумеется, право не обсуждает никакую ответственность кроме материальной (не обязательно в денежной форме). С другой стороны, ответственность возможна лишь перед теми, кто пишет законы; в данном случае — перед государством. Чтобы возникала ответственность перед семьей, следует наделить семью правом издавать подзаконные акты — и требовать жизни "по понятиям". Отчасти так и происходит в классовом обществе.

В продолжение списка задач — эскиз области компетенции брачно-семейного законодательства (ст. 2):

Картина презабавная! Может показаться, что кобс — это приложение к якобы имеющемуся "основному" законодательству (где все изложено гораздо основательнее)... На самом же деле имеется в виду всего лишь общесоюзный черновик кобса, ранее утвержденный правительственным указом в качестве образца для сочинителей республиканских кодексов. Вероятно, на местах добавлены этнически окрашенные статьи; в России текст тупо переписан, под другим названием.

Формально, здесь просто оглавление кобса, зачем-то упакованное в одно предложение. Как и ожидалось, основное внимание — регистрации изменений гражданского состояния; отсюда сразу заключаем, что кодекс регулирует только отношения граждан — но не отношения личностей. Поэтому фраза про "личные и имущественные отношения" говорит про личные отношения только в смысле отношений лиц, т. е. актуальных или потенциальных работников. Кодекс регулирует чисто экономические отношения; семья и ее суррогатные формы (опека и "принятие на воспитание") представлены как экономические категории. Отсюда логично следует, что брак как экономическое установление не может быть прекращен свободно: он связан с другими производствами, и нужно оговорить такие условия прекращения, чтобы по возможности сохранить общую экономическую структуру. Если бы брак был связан с духовным воспроизводством (в чем пытаются нас уверить буржуазные и советские пропагандисты), для его расторжения не требовалось бы предусматривать "порядок и условия". Обратим внимание: порядок и условия вступления в брак — определяются экономическими условиями расторжения брака; то есть, вступая в брак, люди уже думают о разводе! Буржуазный брак требует явно оговорить условия развода в брачном контракте; в противном случае — сами виноваты, если что...

Дальше две статьи про равноправие.

Ст. 3 — про женщину и мужчину: в семейных отношениях они, якобы, "имеют равные личные и имущественные права". Со ссылкой на конституцию, где декларировано абстрактное равенство "во всех областях государственной, общественно-политической, хозяйственной и культурной жизни страны". Здесь, конечно же, личное — в смысле относящегося к лицу (юридическая категория), а не к личности (которая из области духа). Точнее было бы: частное (относящееся к частному лицу, частнику, — в противоположность всему общественному). Про культурную жизнь в 1979 году убрали — но, в принципе, можно было бы говорить о культурном равенстве с экономической стороны, как о равном доле теоретически причитающихся на каждого человека культурных благ; однако такое равенство настолько противоречило реалиям советской жизни, что предпочли не дразнить гусей.

В первой редакции ст. 4 была про "равноправие граждан в семейных отношениях, независимо от их национальности, расы и отношения к религии". В 1979 статью значительно расширили:

Поскольку про половое равенство тут включено, ст. 3 можно было бы смело выкинуть. Видимо, оставили для сохранения нумерации (чтобы не менять ссылки из очень разных мест). Но текст получился пикантный: вступление в брак независимо от пола — это интересно... Ни в одной из последующих статей не оговаривается, кто именно может вступать в брак. Ст. 16 (о препятствиях к заключению брака) не исключает возможности однополых браков — если брачующиеся дееспособны и не являются близкими родственниками (хотя последнее явно противоречит принципу равенства ст. 4; с другой стороны, мачеха не состоит с пасынком в кровном родстве — почему бы ей не вступить с ним в брак?). Более того, запрет на вступления в брак уже состоящим в браке (что тоже против провозглашенных свобод) не мешает заключению сколь угодно обширных групповых браков — если для всех вступающих этот брак единственный.

Абстрактная формулировка про "другие обстоятельства" — неиссякаемый источник злоупотреблений. Например, как быть с ограничениями по возрасту? Входит ли это в "другие обстоятельства"? Ст. 15 устанавливает минимальный брачный возраст в 16–18 лет; это уже ограничивает права граждан. Допустим, что до этого возраста люди просто не считаются гражданами (это типично буржуазный произвол), и потому понятие брака к ним вообще неприложимо; но почему тогда не допустить внебрачное сожительство как тип семейных отношений? Нет, сожительство с малолетними считается уголовным преступлением — на каком основании? Предположительно, корни сугубо экономические: нештатное использование оборудования для производства рабочей силы может вести к рыночным убыткам. Соответственно, препятствием служит не возраст как таковой, а репродуктивная физиология. Но в законе это явно не оговорено — и возможны всякие интерпретации. Ограничивать отношения людей из биологических соображений — в любом случае вульгарность, превращение человека к рабочий скот.

Жульническая формулировка "равные права" — ничего не говорит о том, в каких именно отношениях граждане (частные лица) равны. Очевидно, не во всех. Например, записать отца в качестве матери (и наоборот) никакой загс не решится. Хотя физиологически такое вполне возможно. С другой стороны, отец мужского пола имеет полное право кормить младенца грудью — но реализовать это право ему не так-то просто. Если семья состоит из нескольких поколений — вопросов еще больше. То есть, осмысленный текст должен явно указать, в каких областях производства (деятельностях), где женщина и мужчина не равны как личности, они равны как граждане (частные лица); равенство предполагает неравенство — в чем это последнее? То есть нечто существенно неправовое влияет на права граждан. Как и почему?

Пятая статья — идет поперек четвертой и говорит об охране и поощрении материнства. Материнство — это почетно; отцовство — вовсе нет (равно как и братство/сестрятство, дедовство/бабуинство, кузенство или кумовство). Редакция 1979 года таки пытается прикрыть одеялом семью в целом — но все равно в тексте все про женщин. Ребенка опять вешают на шею к матери — льготы и пособия только матерям (хотя по жизни мужик запросто может эти подачки пропить — имеет право!). Совершенно непонятно, как государство собирается семью охранять и от кого защищать. Кто у нас враг по закону? Что касается лозунга про "поощрение" — намек на обязанность граждан поставлять государству новых работников и пушечное мясо по утвержденной разнарядке; закон увязывает гражданские права с наличием детей, заставляет народ плодиться и размножаться, — при том что содержать детишек гражданам предлагается самостоятельно, выбивая время от времени какие-нибудь господачки (а для этого на практике приходится продираться сквозь совершенно непролазную бюрократию).

Политика репродуктивной дискриминации закреплена статьей 6, которая напрочь отметает все виды брака не проштемпелеванные в загсе. То есть, внебрачные (или рожденные в браке иного обряда) дети — вне закона, и поддержка государства на них не распространяется. Либо матери придется пройти через унизительные формальности и получить статус матери-одиночки (что, впрочем, тоже предполагает поражение в правах). О прочих членах семьи — и речи нет. Что уж говорить о подкидышах и детдомовцах! Если одинокий миллиардер вдруг решит усыновить кого-то без роду и племени — всякая поддержка со стороны государства исключена: в законе прописана только мать!

Чем отличаются "брачные отношения" от "семейных" — так никто и не рассказал; но защита и поддержка — только плодоносящим. Получить жилье одиночкам без богатых родственников было при советах почти невозможно; приходилось идти в загс ради постановки на очередь (а там приоритеты по количеству официально признанных детей).

Дальше две технические статьи, из которых мы узнаем, что, кроме союзного и российского кодексов, силу закона имеют подзаконные акты, изданные кем попало по каким угодно поводам. Тем самым дышло становится предельно изворотливым. Сюда же примыкает вторая глава (ст. 9–12), где по вопросам сроков и давности всех дружно отсылают к Гражданскому кодексу. Примечательно, что исходный текст — о "брачных и семейных правоотношениях" — тогда как вариант 1979 года говорит о "брачных и семейных отношениях". Это попытка замазать глаза публике: имеются в виду все те же правоотношения — но подмена термина делает их синонимом взаимоотношений вообще, и позволяет государству вмешиваться в духовную жизнь свободных людей, а не только в разборки между гражданами. Бессрочный характер семейных дел — крепостное право: чтобы освободиться — надо потрудиться!

Все остальное — вытекает из уже изложенного. Плюс глупые мелочи, типа обязательности "торжественной" регистрации брака — что позволяет загсам прорезать брачующихся на энную сумму и подкормить знакомых халтурщиков, специализирующихся на помпезной дури.

Очень показательно: государственные и общественные интересы законом противопоставлены интересам граждан. От чего надо права охранять — кодекс умалчивает; под это дело ловкий сутяга может подвести что угодно. В общем, призыв плодиться и деньги делить. Но почему-то распространяется "охрана" только на "супругов и детей" — прочие члены семьи, вроде как, и не в семье...

Между прочим, следовало бы таки определить, что понимается под супругами. Из контекста мы заключаем, что это лица, между которыми зарегистрирован брак (с проставлением соответствующей отметки в паспортах и выдачей свидетельства установленного образца). Но явно это нигде не формулируется; более того, нигде не оговорен состав этого коллектива, и теоретически возможны однополые и групповые браки. Без определения остаются также понятия мужа и жены — а в наши времена чего только не бывает! — иногда и не разберешь, кто какого пола, плюс нетрадиционные ориентации, плюс усыновление — когда формальные родители не имеют ни малейшего отношения к рождению. Поэтому, например, подвисает в вакууме статья 54:

Оставляя пока в стороне необходимость уточнения "равенства" (по отношению к какому неравенству? в какой деятельности?) — спросим себя: совпадают ли объемы понятий "родители" и "отец и мать"? Не очевидно. Например, мать-одиночка прописывает в свидетельстве о рождении абстрактного отца — или после пары повторных браков, ребенок оказывается законом прикреплен к отчиму и мачехе, а исходные родители (если они есть) — вне этой новой семьи. Теоретически, почему бы не допустить наличие многих отцов или матерей? Запись в реестре не зависит от биологии (от способа появления ребенка на свет) — это чистая условность.

Но условности, оказывается, способны приводить к очень даже материальным последствиям. Например, как нас информируют, штамп в паспорте "порождает" права и обязанности. Главным образом, в смысле дележки имущества. Обязанности сводятся к материальной поддержке друг друга — формы которой предписывает суд. Причем эта обязанность сохраняется и после расторжения брака. То есть, брак, вообще говоря, не связан с семейным статусом. Ст. 19 разрешает супругами тут же после заключения брака разлететься по разным уголкам вселенной и больше не вспоминать друг о друге — однако при этом собственность уже общая, и на каждый чих надо испрашивать согласие других супругов. Спрашивается: зачем все это вообще затеяно? Плодиться можно и без брака — родство устанавливает суд, и отстегивать средства придется все равно. Родительские обязанности (типа "участия в воспитании" — что это такое?) и права (типа допуска к узаконенному чаду с целью "общения") возникают и сохраняются независимо от брака (по суду). Тогда на фига? Единственное соображение — возможность выбить из государства льготы и пособия; но, положа руку на сердце, неспособным обеспечить своих детей до официальной зрелости — и рожать бы не следовало; плодить нищету — это социально безответственный акт, а безответственных надо бы лишать родительства... Чтобы не тратить государственные средства на какую-нибудь блядь (она все равно пропьет!) — а поручить воспитание детей непосредственно государству (тем самым обезопасив психику будущих работников).

Пикантный момент: участвовать в "воспитании", по ст. 19, могут только супруги (официально признанные родителями). Прочие члены семьи не имеют права голоса. Как мы знаем, предки родителей по жизни оказываются очень даже влиятельными — но их влияние связано с иными экономическими отношениями, которые кобс не регулирует! Это теневая экономика, жизнь "по понятиям". Как и в уголовке, лазейки для таких отношений открываются там, где государство не выполняет взятых на себя обязательств. Так, если зарплата у родителей на нуле — государство должно было бы обеспечить ребенку достойное содержание из казны; но оно этого не делает — и родители оказываются в мерзкой зависимости у зажиточных стариков (спонсоров). Точно так же, если нет возможности определить дитя в ясли/сад — придется бить челом теще да свекрови, али еще кому. Потому как производственные обязанности никто не отменял — да и на курорт съездить иногда не вредно.

Как уже говорилось, воспитание (даже в кавычках) — вне правовой сферы, и юридически регулируется лишь движение активов. Даже защитить детей от попов или кухонных антисоветчиков государство не в состоянии (и не пытается этим заняться). Раздолье для спекуляций и кляуз, топливо для семейных конфликтов и вымогательства: детей бессовестно используют в качестве тарана — чтобы пробить выгодное для себя решение в каких-нибудь инстанциях. Детьми прикрываются отъявленные мерзавцы, дабы гадить окружающим и всегда уходить от ответственности; понятно, кем вырастут их дети. И не вздумайте соваться с советами! — по ст. 54:

То есть, вообще все. Только при отсутствии согласия приглашают арбитра со стороны (органы опеки и попечительства — но всегда "с участием родителей"). О примате единой государственной политики в области социализации и речи быть не может. Тем более, что (по ст. 53)

Сбросили начальники с себя обузу — и рады как слоны...

Как уже отмечалось, для государства несовершеннолетние — не люди. Это не граждане, не лица — а значит, и не члены семьи! Их просто нет — и кодекс трактует их как вещи, которыми родители совместно распоряжаются наравне с прочим имуществом (и делят при разводе). Ст. 53–54 говорят о "своих" детях — тем самым превращая ребенка в собственность. При этом:

Детей, понятно, никто не спрашивает. Так оно было в античности — так остается по сей день. Лишний раз убеждаемся в классовом характере юриспруденции.

У детей нет никаких прав — но чудесным образом возникают обязанности по содержанию родителей (волшебной палочкой, опять же, служит бумажка со штампом). Пожизненное рабство. Особенно весело, когда в результате многократных разводов и браков ребенок получает, наряду с исходными родителями, еще и букет отчимов и мачех — которых, по закону (ст. 81), он тоже обязан содержать!

Учитывая аналогичные требования кобса о взаимном содержании супругов (ст. 25), братьев и сестер (ст. 82), дедов и внуков (ст. 83–84), и даже посторонних людей ("фактических воспитателей" — ст. 85–86), имеем набор законов об иждивении (ст. 48) — которое устанавливается в качестве основного экономического отношения частных лиц. То есть, государство лишь использует граждан (иногда частично возмещая их затраты) — и принуждает воспроизводить и продавать себя как рабочую силу. Никаких государственных обязательств и гарантий.

Институт иждивения — характерная черта классовой экономики. Человеческое общество обеспечивает каждому доступ к общенародному достоянию, независимо от взаимоотношений с другими людьми. Если бы в СССР действительно собирались строить коммунизм, первым пунктом закона стало бы признание каждого члена общества субъектом совместной деятельности независимо от пола, возраста и всего прочего; в этом случае именно государство (как представитель общества в целом) берет на себя предоставление этим "гражданам" достойных условий быта и труда — а любые объединения (независимо от формальной регистрации) выступают лишь инструментом, органами государства — и полностью ему подчинены и подотчетны. Грубо говоря, каждому ребенку (безотносительно к происхождению и семьям) выплачивается установленное законом пособие — и совершенно без разницы, какой кассир будет его выдавать. Каждый ребенок обеспечивается жильем, одеждой, питанием и прочими удобствами по установленным нормам независимо от семейного статуса — это не ребенок, а полноправный член общества, которым никто не имеет права распоряжаться и помыкать. Но тогда никто и не обязан кого-либо содержать — и может в полной мере распоряжаться собой, стать экономически свободным. Напротив, советское право внутренне противоречиво: с одной стороны, общая собственность супругов — с другой, их личная собственность; ни тем, ни другим супруги не имеют права свободно распоряжаться — поскольку на личное имущество может быть наложено взыскание (ст. 23), а в общем котле каждому принадлежит лишь доля, "которая ему причиталась бы при разделе этого имущества" (следовательно, это не общая собственность в прямом значении, а лишь сложенные в кучу доли частных лиц). Современное буржуазное право более последовательно: каждому свое — а обмен только на контрактной основе. Общая экономика вовсе не предполагает общности средств — и понятие "общей совместной собственности" в правовом плане (то есть, в классовом обществе) совершенно излишне.

Отсутствие четкой идеологической основы делает кобс рыхлым собранием обывательских предрассудков, а не правом как таковым (инструментом господствующего класса). Идея взаимного содержания опирается на представление о семье как экономической ячейке общества; однако круг семьеобразующих производств не определен — и потому ни семья не может стать полноценным коллективным субъектом, ни общество не может потребовать от семьи продукта по сколько-нибудь четкой спецификации. Капиталистическое предприятие, напротив, заранее оговаривает формы и объемы участия в предусмотренной уставом деятельности — и существуют строгие нормы отчетности, порядок выплаты государству гонорара за инфраструктурные услуги.

Туманные формулировки кобса — классический пример советского законотворчества, пытающегося сидеть между двух стульев. Так, ст. 27 гласит:

Что такое "непродолжительность"? Одному из супругов срок может показаться мгновением — для другого это пытка вечностью. Точно так же, отличить в правовом плане достойное от недостойного — задача совершенно непосильная (кроме, быть может, преступных махинаций с имуществом). По-рыночному, требуется экономическое обоснование: исполнение финансовых обязательств одной стороной предполагает аналогичные действия другой, в соответствующей пропорции.

В том, что касается расторжения брака, советское право не только буржуазно — но и попахивает крепостничеством. Ну, всякие фишечки типа невозможности продления брака в завещательном порядке (или посмертного развода, задним числом) — это ерунда. Но вот ст. 31:

Требование очень странное. По закону (ст. 26) он все равно должен содержать супругу и ребенка — а сохранение конфликтного брака идет вразрез с интересами всех сторон, и прежде всего травмирует психику детей. Точно так же, намеренное затягивание развода по ст. 33 может в ряде случаев быть просто преступным (с летальным исходом). В той же преступной статье:

Вот она, "грязь бракоразводного процесса", о которой писал Энгельс! Буржуазность брака требует буржуазного развода — со скандалом и взаимными претензиями. Как же, все по закону!

По поводу споров о воспитании детей после развода (ст. 34) — все то же вещное отношение: это совместно нажитое имущество, не более. Предполагается, что детей содержит и воспитывает семья. А было бы правильнее при разводе вообще отбирать детей (национализировать!), обязав родителей выплачивать алименты напрямую занятым детьми государственным учреждениям (платят же родители за детский сад, и отстегивают что-то школе! — см. также ст. 69).

Еще один образчик непоследовательности — ст. 43, о фиктивных браках. На основании ст. 19:

То есть, супруги могут не иметь ничего общего, кроме штампа в паспорте (и вытекающих их этого имущественных ограничений). Но:

Ссылка на статьи с формальными запретами от фонаря хоть как-то понятна — хотя и здесь свои странности: например, ст. 16 запрещает брак между братьями и сестрами, а в ст. 43 читаем:

То есть, если мы перестали быть родственниками (методом составления соответствующих документов) — можно сожительствовать и дальше! Про сложности определения родственных связей — см. выше.

Но скажите на милость: что означает — "создать семью"? Проверять присутствие спермы мужа в половых органах жены? Но по какому закону они обязаны переспать? Наличие детей? А кто запрещал бездетные семьи (хотя бы и без государственной "защиты")? Что же касается общего хозяйства — оно автоматически возникает в момент регистрации брака (проставление подписей в загсе), о чем кобс дает подробные разъяснения (ст. 20–26). Какие еще критерии существования семьи? Да никаких! — поскольку семья никак законом не определена, и создать ее какими-либо юридически значимыми актами в принципе невозможно. Тем более странно заставлять суд выяснять истинные намерения брачующихся (много лет назад): психология — дело тонкое, и мы сами зачастую не знаем, чего хотим...

Потом (из ст. 46) мы узнаем, что признание брака недействительным не меняет ровным счетом ничего — кроме разрешения поставить еще один штамп в паспорте. Возникшие имущественные отношения сохраняются, отношения с родственниками — тоже (как минимум, через общих детей). В общем, фиктивная семья столь же вечна, как и любая другая — и все это лишь развлечение на любителя.

Тему семьи развивает раздел III — в той же туманной стилистике. Семья изначально сводится к родителям и детям — а это чистейший произвол. Остальных членов семьи довешивают к супружеской паре; но если в семье три поколения — к которой из дюжины пар будем вязать? В первой же статье раздела (номер 47) читаем:

Здесь походя вводится юридическая категория "происхождение" — которая не имеет ничего общего с репродуктивными действиями или иной биологией: все сводится к составлению и формальному заверению соответствующих документов. То есть, если у меня на лбу написано, что я родственник китайскому императору — достаточно поставить печать, чтобы я таковым стал в действительности. Без штемпеля — марка негашеная. Приносят двое младенца в загс и говорят: записывайте на нас! Им в ответ: а штамп о браке есть? Если есть — тупо запишут, и не спросят, где взяли. Нет — тоже запишут, но еще придется заявление написать (типа, снять грех с души регистратора).

В теоретическом аспекте, кобс различает два (относительно независимых) типа "семейных" отношений: 1) брак; 2) происхождение. Реальное определение требует указания экономических оснований.

Типичная для кобса противоречивость: в первой части ст. 48 говорится, что отец может быть истцом при определении отцовства через суд, — а во второй части той же статьи отец неизменно оказывается ответчиком...

По логике, следовало бы симметричным образом устанавливать материнство. Вещь тоже далеко не очевидная. Присвоить чужое дитя — пара пустяков. Даже если дама родила не в домашних (или диких) условиях, а в солидном государственном учреждении, могут всплыть ошибки с номерками — или сговор злоумышленников.

В любом случае, сам идея установления происхождения — грязнее грязи. Казалось бы: какая разница, кто каким образом появился на свет? Может быть, меня просто собрали по атомам! Есть живой человек — назовите его как угодно и дайте возможность врасти в культуру вместе со всеми, но по-своему. Ан нет, надо обязательно прикрепить к фамилии, заклеймить на всю жизнь (ст. 51). За кулисами цирка — все та же мерзкая грызня по поводу денег; а это означает, что государство в целом провоняло базаром, и не дает людям жить и трудиться по-человечески, без оглядки на уровни дохода.

Согласно ст. 50, если меня признали сыном китайского императора (даже при отсутствии такого понятия в современном Китае) — я автоматом влезаю в большие долги и вынужден содержать всех, кого какие-то другие суды признали родственниками того же вымышленного персонажа. В законе ничего не сказано о том, что признанный отцом должен реально существовать — и взаимозависимость "родственников" возникает все равно. Тут мы можем сослаться на практику многих религий, возводящих всех верующих к мифическому предку.

Вернемся на чуток к вопросу о воспитании. В оригинале ст. 52 нам заявляют:

То есть, воспитание отдано на откуп родителям — и они сами решат, что именно они своим чадам должны; общество стоит в стороне и нюхает растущие на частных грядках цветочки. В приличном обществе следовало бы наоборот: обязаны содействовать обществу в воспитании детей — всех, не разбирая своих и чужих (но не исключая и возможности кого-то повоспитывать персонально, в тесном контакте, по мере участия в совместном труде по организации здорового быта. Кобс 1979 года излагает несколько иначе:

То есть, уже не должны, а обязаны, — и коммунизма нам больше не надо. Общий посыл — подготовка к чему-то общественно полезному. Социальный заказ: подготовка рабочей силы, которую общество найдет на что употребить. Собственно, это единственное, что кобс реально понимает под воспитанием (а физическое развитие — только для придания товарного вида). Вторая часть той же статьи:

Сразу клин. Дальше много всего про "интересы" — но ни слова о том, что это такое, как их надо "защищать", как из них "исходить", и что им может "противоречить". Поскольку же представлять свои интересы самим детям не положено (не доросли!) — развести интересы детей и всюду представляющих их родителей (или опекунов) не представляется возможным. В этом контексте ст. 56 выглядит полным произволом:

Вот так: в любой момент, на любое время, по своему усмотрению (на практике — по настоянию матери или ее сородичей). Ребенка вообще никто не спрашивает. Что для него нормально, а что вредно — взрослые решат меж собой.

Ст. 57 оговаривает право деда и бабушки на общение с внуками "если такие свидания не мешают нормальному воспитанию ребенка и не оказывают на него вредного влияния". Недоразвитое, хилое, бедное общество хватается за патриархальную трехколенную семью как утопающий за соломинку — без малейшего учета экономических реалий. Одно насилие поверх другого. Ну, и опять про "вредность". Нет в законе такого понятия — и снова жизнь по понятиям.

Положения кобса об опеке и попечительстве (первое — для тех, кто вообще ни на что не годен; второе — для тех, кто что-то соображает, но имеет поражение в правах) по сути закрепляют вещное отношение к детям — при том, что опекунам предписана "охрана материальных интересов подопечных, их здоровья, забота о бытовых условиях и содержании" — и все это якобы совершенно безвозмездно!

Итого: стандартом признана семья из трех поколений — но в центре одна брачная пара, и остальные "члены семьи" суть ее дети, и ее родители (с соответствующим ущемлением в правах). Общество только выполняет роль арбитра в спорах, да общего контроля со стороны органов опеки и попечительства. Дети принадлежат их родителям непосредственно, как совместное имущество.

В развитом (бесклассовом) обществе взаимодействие любых двух его членов опосредовано обществом в целом, за счет включения в совместную для всех деятельность: всякое производство приобретает здесь непосредственно общественный характер — в отличие от классовых обществ, где общественный характер труда складывается стихийно, как итог бесчисленных частных опосредований. В разумном обществе одни человеческие отношения ничем не отличаются от других; поэтому не имеет смысла различение родителей и детей, невозможен брак и не бывает родных и чужих. В таком мире снимается понятие недееспособности: невозможность напрямую в чем-то участвовать не приводит к отрыву человека от общества — наоборот, обществу важно найти способы возврата таких людей к полнокровной жизни: им не нужна нянька — а нужна особая организация общества, при которой общество компенсирует физические ограничения расширением круга общения и технологическими решениями.

Осемьенение

Их много. Но для анатомирования сгодится любой труп. Например, некий Ю. А. Королев, Семья, государство, общество (1971). Книжка выпущена издательством "Юридическая литература" — с намеком на осведомленность автора в тонкостях адостроительства: все солидно и авторитетно. Внимайте — и трепещите!

Планку выставляет первая же фраза:

То есть, не дело рук человеческих — а божественное установление, для всех и во веки веков. И браки заключают не в загсе, а на небесах. Не верьте кобсу! — господину Королеву виднее... Он точно знает:

Утверждается это от имени тов. Энгельса. Идем по указанному адресу и видим нечто иное [21, 70]:

У Энгельса — речь об уродстве семьи как выражении уродства классового общества. У Королева бичевание превращается в панегирик: семья, дескать, концентрат всего самого замечательного. Впрочем, когда и официальный документ не авторитет — что церемониться с каким-то классиком какого-то марксизма!

Первоначальность — из того же мифа о божьем даре. Если все буржуа (включая буржуазно мыслящих марксистов) называют первобытные отношения между людьми семьей — из этого вовсе не следует, что семья в древности существовала; подставляя современные понятия на место действительных структур древнейших обществ, классовая наука лишает себя возможности изучать древнейшую историю, следуя фактам, а не идеологическим предрассудкам, — то есть, перестает быть собственно наукой и превращается в рупор буржуазной пропаганды. Многообразие исторически известных форм семьи — само по себе отвергает сказку об "устойчивости": называть все это одним и тем же словом теоретически возможно — но тогда значения слов будут существенно разными в разных исторических контекстах, и отождествлять один "брак" с другим через время и пространство — элементарная логическая ошибка.

Фраза про "экономическое значение" протаскивает из-под полы фундаментальные постулаты, приемлемость которых полагалось бы обосновать. Прежде всего, предполагается, что, помимо экономических, у семьи есть еще какие-то функции — а это вовсе не факт. По крайней мере, в отношении современной буржуазной семьи (созданной на контрактной основе) — это заведомая ложь; феодальная и античная семья также заняты лишь вопросами дележки собственности и наследования. Более того, любые попытки определить само понятие "семья" не дают ни одного надежного критерия кроме ограничения доступа к продуктам общественного труда. Тем самым семья в любых формах оказывается чисто экономическим отношением; возникновение государства связано с приданием этим отношениям правового статуса — а право по определению есть способ регулирования экономики в интересах господствующего класса. Никакие прочие отношения закону не подвластны — и говорить о них можно лишь выходя за рамки экономики в область духовного производства. И тут буржуазия (в лице якобы юриста Королева) делает традиционный кульбит, вульгарно отождествляя экономику и дух — и причисляя человека к животным:

Спрашивается, что общего между духовной близостью двух (или нескольких) личностей и репродуктивной физиологией? Одно другому может сопутствовать — но может и обойтись. Супружество — правовое отношение, возникающее в результате заключения брака; по отношению к первобытным обществам это неприменимо, "так как на этой ступени развития общества еще нельзя говорить о праве в юридическом смысле" (Энгельс, [21, 46]). Говорить об "интимности" супружеских отношений, при том, что "в семье всегда предполагается физическая близость между супругами", — это нонсенс; наоборот, увязывание брака с сексом есть грубейшее вторжение в личные дела людей (вроде варварского обычая предъявлять кровь на белье в качестве подтверждения девственности), а взваливать на любовников еще и обязанность заниматься этим делом без контрацептивов (дабы "продолжать человеческий род") — сродни изнасилованию; не хватает только городового рядом с постелью — чтобы контролировал законопослушность акта...

С другой стороны, заниматься сексом (с детьми или без) можно и вне семьи — так что ни "физическая близость", ни "продолжение рода" от изъятия из законодательства брачно-семейных статей нисколько не пострадают. И уж совсем никак семья и брак не связаны с духовным общением, близостью личностей. Тогда "единственное, что оставалось и остается сравнительно неизменным в семье во всех исторических формациях" — отношение к собственности, экономическое неравенство как внутри семьи (законной или нет), так и в отношениях ее членов с государством — которое, в частности, перекладывает расходы по содержанию и воспитанию детей (производству рабочей силы) на кошельки родителей, что есть неприкрытый классовый грабеж. Что Королев, конечно же, всячески приветствует:

Что такое "потребности формации" — мы не знаем; зато потребности есть у людей, и в классовом обществе одни удовлетворяют свои потребности за счет других. В частности, государство — обслуживает потребности господствующего класса, и всеми силами удерживает в повиновении массы трудящихся. В том числе, загоняя их в разного рода клетушки и науськивая одних сокамерников на других. Условия тюремного быта меняются от одной эпохи к другой; преподносить семью как нечто вечное и неизменное — значит увековечивать сам принцип всеобщей дележки, классовый характер экономики. Семья тем самым выносится за рамки истории, она поставлена над обществом — это принцип общественной организации как таковой! Господам очень нужно, чтобы не закрались в сердца идеи всеобщего единства, примата общества над любыми общественными структурами (включая семью и государство); иначе логика неминуемо приведет к необходимости (и неизбежности) уничтожения классов. Чему может научить ребенка семья? Только тому, что находится в ее ведении — узкой мелочности быта, ограниченности кругозора. Какое сознание и какую идеологию будет воспитывать противопоставленная обществу "ячейка"? Сознание нормальности всеобщего размежевания — идеологию конкуренции, вражды, борьбы всех со всеми. А это как раз и нужно правящей верхушке: пусть холопы дерутся меж собой — а главная дубинка все равно у барина!

Увлекшись патетикой, Королев иногда выбалтывает то, о чем начальство предпочло бы промолчать. Например, обличение "двойной эксплуатации женщин" при капитализме (муж и общество), неявно признает, что эксплуатация таки есть и при социализме — но теперь, якобы, только в общественных интересах...

Следуя за буржуазными историками, Королев постулирует также вечность "морали" (для него это обычай плюс традиция). Первобытное общество, дескать, зиждется на семье и морали — а потом зачем-то добавили еще и право. В такой постановке, конечно же, нет вопроса о происхождении морали — как и семья, это божий дар.

Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что мораль — продукт расслоения первобытной общины, превращения общественной практики в закостеневшую (и потому антиобщественную) традицию, абстрактную норму); мораль вытекает из права, а не наоборот. Именно семья становится первичной формой правовых отношений, с самого начала будучи экономическим институтом. В этом смысле государство вырастает из семьи: одна форма права снимает другую! Господство той или иной формы — определяется ведущим экономическим укладом, способом воспроизводства.

Основные признаки права (всеобщность, нормативность, наличие средств принуждения) синкретически присутствуют в любой морали. Например, изгнание из племени за нарушение обычая — показатель наличия (хотя и не кодифицированного) права. Многие нормы вообще не осознаются первобытным человеком — они воспринимаются как вечные и естественные, как природа (не только человеческая — но еще не обожествленная). Однако если древнейшие общества не шли дальше стихийности такого, неявного права — семья запускает процесс формализации экономических отношений, знаменует утверждение практики отчуждения и присвоения продуктов труда и тем самым возникновение первичного правового института — собственности. Почва есть; произрастание современного рынка — вопрос времени.

К сожалению, Энгельс этого не понял. Он говорит о некорректности терминов "материнское право" и "отцовское право" — но именно в них буржуазная историография разглашает тайну и подчеркивает правовую сущность семьи задолго до возникновения древнейших государств. Отсюда и стремление "цивилизованных" государств ограничить рамки семейственности: если допустить выход семьи за пределы формально-правовой регистрации (брака), неформализованная часть порождает теневую экономику, способную не только подорвать основы "правового государства", но и радикально изменить общественный строй. Конечно, в реальной жизни "белый" рынок не существует без "черного" или "серого"; такая неустранимость противоречий — признак незрелости экономики, неразумности общественного устройства, — и предвестие бесклассового будущего.

Соответственно, когда советские проповедники (включая Ковалева) упирают на "нравственные принципы брака" по взаимной любви и свободному согласию супругов, свободе совести и т. д., речь вовсе не о социалистическом переустройстве семейных отношений — а лишь о доведении до конца задач буржуазной революции, о провозглашении лозунги буржуазии: свобода — равенство — братство! Именно при капитализме муж и жена истинно равны в семейных отношениях, ибо они равны как товары — и как собственники. Равенство всегда есть отношение между неравными людьми. Юридический и фактический статус человека в классовом обществе необходимо различаются. Но сама идея равенства — всецело буржуазна по содержанию: она изначально допускает существование рыночного эквивалента.

Буржуи всех времен считали себя выразителями воли народа, а свое (буржуйское) государство — безличным и беспартийным, механизмом сближения и примирения партий. А Королев со товарищи вещают, что именно в социалистическом обществе

и что

якобы выражая

Выведение права из морали (которая противоположна нравственности как разумному, не подчиненному внешним авторитетам поведению) — типично буржуазная пропаганда. Развитие человеческого общества сводится тем самым к борьбе мнений, и никакой направленности в историческом процессе усмотреть нельзя. Точно так же, все религии претендуют на выражение морали "огромного большинства населения" (иногда с куда большим основанием).

В качестве лирического отступления — пример типичного для советских "марксистов" обращения с законами диалектики:

Замечательно! Нас учили, что противоречия — источник развития, что именно они имеют решающее значение в переломные моменты истории. А "временный характер" — непременная черта вообще всего в неживой и живой природе, как и в человеческом обществе.

Цель истории по Королеву — пресловутая "гармонизация" общества: власть нравственна, а нравственность властна... Об этом трубят буржуи уже несколько сотен лет — а им вторят всяческие "эмпириомонисты". Разумеется, под "нравственностью" везде подразумевают расхожую мораль (ибо настоящая нравственность ничего ни от кого не требует). Как представляет себе Королев необязательное право без власти — догадаться трудно. Совпадение права и морали — возврат в пещеры, когда как раз все и определялось реальными возможностями; разумный человек думает о том, что ему нужно, — и находит возможности, без оглядок на абстрактные принципы и нормы. Не приводить в соответствие одно уродство с другим — а полностью устранить общественный диктат (и антиобщественные выходки в качестве нормальной реакции). Для этого и нужно создавать организационные и материальные условия — а не для увековечивания боданий частников с властями (то есть, в итоге, одних классов с другими).

Далее вдруг (в дополнение к обществу и его членам) всплывает еще одно (и столь же неопределенное) понятие: коллектив. Оказывается, человеку надо не только вливаться в народ — но и блюсти интересы коллектива, которые также регулирует стихийная мораль:

То есть, объединяются люди не потому, что без этого ничего толком не произвести, — это всего лишь договорняк: придумать правила игры — и играть по правилам.

А вот тут извините-подвиньтесь! "Длительный период" — совпадает с классовой историей человечества; это несколько тысяч лет, а до того — сотни тысячелетий доклассовых обществ, существование (и тем более экономическая роль) семей в которых — не более чем плод буржуазного воображения (воспаленного мечтами о солидных грантах от денежного заказчика). Тем не менее, нам заявляют открытым текстом, что семья — особый вид коллектива, и что ее возникновение обусловлено нуждами производства. Заменили одну обожествленную абстракцию другой — уже прогресс. По крайней мере, теперь можно ставить вопрос об отличиях производства, которым занята семья, от прочих производств; если мы на него ответим — у нас есть определение семьи. Например, пошив одежды раньше возлагали на членов семьи — а потом стали покупать одежду в магазине; это значит, что такая деятельность не является существенной для семьи, и надо искать что-то другое. Точно так же, отпадают эротические фантазии, деторождение, обучение и воспитание потомства: все это запросто возможно и вне семьи — и все активнее изымается из ее ведения. Если упереться в вечность и божественность семьи — ситуация патовая: нет ничего, что было всегда и будет всегда. Стоит предположить, что семья — лишь первобытная форма раздела собственности, все значительно упрощается: возникает семья в результате общественного разделения труда (и классового расслоения) — и она не может сохраниться в приходящем на смену капитализму обществе без классов (а также без государства, права, морали и прочих классовых регуляторов). Специфически семейным производством, по всей видимости, следует считать воспроизводство классовой структуры общества. Тогда понятно, как и почему одни типы семей сменяются другими в разных культурах, следуя за развитием способа производства: строение семьи заточено под строение классовой иерархии — на разных уровнях которой и семьи оказываются разными.

Последнее обстоятельство, вслед за Энгельсом, муссируют все советские теоретики и разъяснители. Королев, конечно, туда же — но в качестве основания у него набор априорных "принципов и правил", якобы выражающих суть семейных отношений: "взаимная помощь и товарищеская поддержка", "оказание помощи слабым" и "защита детей". Ни один из этих "принципов" не предполагает семейственности: все это можно делать и без частных клетушек — всем миром или в индивидуальном порядке. Но Королев просто не в состоянии вообразить себе мир без семей — и приходится постулировать, что выдуманные им правила "были закономерны в коллективе тружеников, в котором все свободны и равноправны". Перепевы на тему золотого века. Однако где свобода, когда люди грубо рассованы по семейным клеткам? И откуда равноправие, если семья как раз и призвана отгородить права членов семьи от прав всех не членов? Закусив удила, летим дальше:

Про общечеловеческие ценности — любимая песня всех буржуйских мозгомоев. Но как только что-то превращают в (обязательную для всех) норму — нравственности конец, и остается только обывательская мораль, выражение общественно-экономического устройства, при котором одни могут (и должны) диктовать свою волю другим. Насчет разнообразия первобытной морали — большие сомнения; даже современная мораль синкретически сплавляет богатство общественной жизни в пару-тройку догм, меряет все одной мерзкой меркой, — тем более было бы странно ожидать богатой этической рефлексии от древних: до Платона с Аристотелем (и даже до Моисея) еще предстояло дорасти... Забавный момент — моментальное "включение" классового общества по невесть чьей прихоти: раньше не было — а сейчас есть! Пришел злой демон — и все порушил... Пришлось себя пересмотреть — и жить по другим понятиям. При этом

Скажите это американскому президенту или бундесканцлеру! Они бьют себя в грудь и божатся, что коллективный Запад (НАТО) отстаивает именно общечеловеческие ценности, высшую гуманность, подлинный демократизм. С другой стороны, если допустить, что в СССР нет угнетенных классов, — там нет и абстрактной "общечеловеческой" морали! И якобы на ней основанная семья — не приложится никаким местом к обществу свободных людей. К сожалению, существование государства и права, а также морализаторских писаний Ю. Королева, свидетельствует о далеко не изжитой дикости.

Современные сетевые тусовщики написали бы LMAO (или ржунимагу). Оказывается, рабочая семья существует для того, чтобы обеспечивать членам этого коллектива средства к существованию! Можно подумать, что капиталист нанимает на завод семью, а не конкретного рабочего или работницу! Нет, конечно, в богатых странах бывают подачки ключевым кадрам якобы на содержание семьи (как в денежном выражении, так и в виде разного рода льгот и бонусов). Советское государство точно так же поощряет семейственность. Но трудовой договор заключает физическое лицо с юридическим — а семья там никак не прописана. Так что денежки в семейную копилку несут по одиночке — а иначе не требовалось бы семейное право, которое как раз и определяет обязательные доли участия и порядок раздела имущества. И это Королев называет лучшими традициями нравственных отношений?

Чуть только заходит речь об "обмане и неверности" — встречный вопрос: а что такое верность? Покорно сидеть на цепи? Отношения личностей право никак не регулирует — и они вне морали. Остается экономическая составляющая, соблюдение предписанной законом производственной дисциплины. То есть, отдать все до копейки — и никаких заначек на опохмел, и уж тем более не тратиться на (непродуктивное) хождение налево. Кто утаил — обманщик; кто растратил — изменщик. Разумеется, вкладываются в семью не только деньгами, но и отработкой по нормативам; поэтому, скажем, посиделки в кафе с любовницей квалифицируют как украденное у семьи личное присутствие — даже если счет в заведении оплатит дама. Типа того, как на предприятии есть положенные офисные часы — и будьте добры присутствовать, при всех удобствах удаленной работы.

Про насилие и угнетение — давайте не будем. Можно подумать, рабочие поголовно начитались куртуазных романов и выражаются с непринужденным изяществом, блистая трезвостью и благородством. Скорее, именно в буржуазных слоях семейное угнетение принимает изощренные формы — а низы могут и за волосы потаскать, и прибить чем приведется, и грубо насиловать, не взирая на пол и возраст. Отсюда поток уголовных дел — когда по пьяни случился перебор. У богатых — больше имущественные разборки, интеллигентно, иногда и без мата...

Важный момент — признание классовых различий в морали. Однако дело вовсе не в том, что одна мораль нравственнее другой — они одинаково безнравственны; отличается одно от другого лишь по форме, по способу бытования. У буржуев моральным считается все, что не противоречить брачному (или иному) контракту; здесь мораль совпадает с правом. У работяг контрактные отношения не так распространены — и приходится уповать на неформальные разборки, по понятиям. По отношению к пролетарской морали — право есть внешняя сила, которая больше вредит, чем ведет к согласию. Право — у богатых; бедные бесправны. У рабочей элиты и среди интеллигенции — всевозможные промежуточные варианты. Во многих случая нормой становится сожительство без брака — не тратиться лишний раз...

"Нормальной" — это в смысле перпендикулярной? Буржуазный брак всегда заключается по любви — к деньгам. Капиталисты (как раньше аристократы) сливают и разливают капитал, делят сферы влияния. Кто победнее — гоняются за мезальянсами. Пролетариям делить нечего — и браки в их среде регистрируют под давлением сверху, чтобы избежать неприятностей или поиметь шанс на хоть какие-то правовые гарантии; обещания и угрозы — обычный инструмент классового насилия, непрямое (экономическое) принуждение. Когда приходится выбирать между браком и тюрьмой — нормальный человек, скорее всего, выберет брак. Когда в конкурсе на вакансию преимущество у семейных — надо выправлять бумажку. Если же с браком не связано вообще никаких имущественных ожиданий — он и не нужен, а называть вольные союзы семьей можно лишь с весомой терминологической натяжкой. Чтобы подвести уклонистов под закон, законодатели вводят, помимо брака, еще и отношения родства — которые регистрируют по отдельной процедуре, не обязательно опираясь на брак. Внебрачные дети, усыновленные и воспитанники вступают в имущественные отношения наряду с прямым потомством (наследниками по умолчанию). Прослеживание генеалогии всегда было любимой забавой крючкотворов. Но факт рождения в человеческом обществе — это именно факт, то есть, нечто сделанное (factum): никакого отношения к репродуктивной физиологии это не имеет — достаточно официального признания (которое суд иногда предписывает по очень косвенным свидетельствам).

Согласно предыдущему, выдуманная Королевым общечеловеческая мораль вовсе не "отброшена" капитализмом, а лишь передана на ответственное хранение господам-трудящимся. Тут автор противоречит себе. То есть, социализм не "возрождает", а только предписывает первобытные догмы всем без разбора. Можно принять положение о сохранении остатков первобытности в народных низах — именно в силу их духовной неразвитости, вытекающей из экономических условий. Верхушка общества узурпирует духовность и позволяет себе отказаться от старой морали — ради построения другой, столь же уродливой. Поэтому и возможно говорить об "общечеловеческой" морали: ее классовые формы отражаются друг в друге, как в зеркале. Логический вывод: когда социализм (якобы) устраняет привилегии и навязывает всем атавистическую мораль низов — это вовсе не общественный прогресс, а наоборот, возврат в пещеры, к первобытности — из которой, по логике истории, не может вырасти ничего кроме все той же классовой морали: на колу мочало — начинай сначала!

Нелады с логикой у Королева на каждом шагу. Говоря о принципах нравственности — мы не можем говорить об их "соблюдении": это не норма, а именно принцип, которому можно творчески следовать — но никоим образом не ставить над собой. Нормативны лишь мораль, право, религия. Сугубо классовые явления. Далее, нравственное поведение как раз и состоит в том, что мы можем начхать на "многовековой опыт", если он идет против принципа. Не бывает "опыта" на все времена: есть лишь опыт конкретной исторической эпохи. Чтобы изменить мир, сделать его разумнее, — надо смело, без оглядки на авторитеты, отбрасывать ставшие обузой традиции, мечтать и воплощать мечты. Это и называется творчеством — для этого и нужен разум.

Послушать Королева — никакое право вообще ни к чему! Давайте заменим его притчами и побасенками — и будем жить по наитию, как первобытное стадо... Потому что всем все понятно. Логическая неувязка всплывает при увязывании понятности со справедливостью: значит, есть и несправедливость — и отделять одно от другого призван "авторитет народной мудрости". А если у нас другие авторитеты? Кого в судьи? Получается, что речь всегда об исторически конкретном сообществе, обывательскую мораль которого мы объявляем "мудростью" — и это льстит самолюбию обывателя, позволяя ему обнаруживать звериное лицо по отношению к несогласным: подавлять "авторитетом", изгонять из стаи, грабить и убивать, — это справедливо! В самом деле: внутри банды только согласные — и никаких наказаний или санкций просто не требуется. А не наши люди — вообще не люди. Поэтому и мораль у нас "общечеловеческая" — относящаяся только к своим и автоматически оправдывающая классовое насилие и геноцид.

Вот и проговорился! "Общечеловеческая" мораль — это просто мораль собственника, буржуя!

Конечно, самое важное — как бабки делить! Очень естественно для буржуинства (и недалеко ушедшего от него социализма). Что есть — то для нас и нравственно; имеем право! Но природное — против разума; классовое общество состоит из недолюдей.

Для Королева, право отличается от морали как явное от неявного. До чего руки дошли — право; что отложили на потом — мораль. Это не совсем так, поскольку мораль точно так же связана и с религией, регулирующей духовное производство теми же методами, какими право регулирует материальное производство. Две стороны одного и того же в морали синкретично спаяны. Но важно признание однородности права и морали — безнравственности и того, и другого. Нам прямо говорят: правила существуют для того, чтобы их нарушать, — а степень опасности нарушений определяет кому положено. Разумеется,

Флюгер — существо изворотливое. Может быть не самое важное — но не второстепенное, а не второстепенные нарушения не приводят к опасным последствиям. Может быть, имеется в виду, что есть еще и третьестепенное? Дальше совсем смешно:

А при социализме можно и неприлично? Мораль и право как раз и есть соблюдение приличий и правил — и это (по определению) считается благополучием. И полная клиника:

Тут что ни слово — то вранье. Насчет "основной части" — глупая абстракция: в развитых капиталистических странах рабочий класс насквозь буржуазен — и можно говорить лишь о преобладании той или иной идеологии. Основания создания семьи — отличаются от характера внутрисемейных отношений. Расчет и выгода — никак не связаны с любовью и уважением (в классовом обществе они вполне могут — и вынуждены — сосуществовать), а любовь и уважение — не имеют никакого отношения к браку и семье (духовные связи не подчиняются не праву, ни морали). На каких данных Королев делает вывод о "естественности" — никому не ведомо (он только что признал, что никто не подсчитывал); к тому же, искренними могут быть очень разные чувства (например, алчность — или ненависть). Наконец, допущение об идеальности пролетарских семей не выдерживает никакой критики: среди низов предостаточно мерзавцев — и верхи заботятся, чтобы этот гнойник не подсыхал.

Еще бы она этого не делала! Семья идеально приспособлена к миру собственников, она ему равнозначна. С больной головы на больную:

Можно подумать, что при социализме это не так! Нормы практически те же, и приводят все к тем же "базисным отношениям".

Во, сказанул! Буржуи давно обогнали по части гендерного равноправия все соцстраны вместе взятые — и похвастаться советам нечем. Как в семейных отношениях проявляются "коренные пороки" — ни намека. Роль женщины в обществе — пустая абстракция: в классовом мире нет женщины вообще — и общества вообще, все зависит от обстоятельств; чем богаче страна, тем больше оттенков. Почему женский вопрос надо вытаскивать поверх всего — вообще от фонаря. Куда больше насилия в отношениях поколений, родителей и детей, — и здесь экономика торжествует самым бесстыдным образом, при самом безоблачном супружестве.

И дальше букет якобы отличий буржуинства от советского рая — но каждая фраза вопит про тождество социализма и капитализма:

А где оно было иначе?

Это однозначно про советский кобс. Ни о чем другом он и не говорит.

См. выше про главенство женского вопроса. Буржуйская экономика еще разнообразнее — и там есть семьи, совершенно немыслимые даже в постсоветской России. Буржуазная семья уже почти освободилась от формальностей брака — она либо возникает на контрактной основе, либо вообще неформальна и правовой регуляции не подлежит (при сохранении отношений по понятиям). Количественная унификация, сведение всего к рынку — логически ведет к качественному развитию, в рамках единой меры (способа производства, основанного на всеобщем разделении труда).

В огороде бузина — а в Киеве дядька... Если вместо одного ярма на шею навесить сотню — от этого разнообразия личность не станет свободнее. С другой стороны, какое вообще отношение семейная экономика может иметь к личности, к духовной стороне субъекта? Разве что в смысле косной материи, которую духу приходится преодолевать ради свободы.

Господин Королев клинически заговаривается. Только что заявлена якобы свобода личности — и тут же на каждого навешивают цепи морали и права, требование неуклонного соблюдения норм — а не свободы нормотворчества (чур-чур-чур!) как первичного проявления личной свободы. Чуть выше автор резонно замечает:

Это почти марксистский подход — почти осознание классовой сути всякого права и всякой морали. И после этого он может писать:

Следовательно, капитализм — общество свободы... И соответствие "моральным принципам и правовым нормам" возникает само собой, когда неравенство и эксплуатацию переименовывают в демократию, торжество общечеловеческих (классовых) ценностей.

Из той же перловой каши — сетования по поводу того, что громко разрекламированная охрана законом прав и интересов одиноких матерей и государственные мероприятия помощи им не сняли отрицательного отношения к ним у широкой публики (в отличие от буржуйских стран, где происхождением детей вообще никто не интересуется, и понятие "мать-одиночка" в обиходе отсутствует). Допотопное советское право порождает столь же атавистическую мораль. Но у Королева мораль — исток всего (не по-французски: l'origine du monde):

Спрашивается: куда вдруг испарилась возвышеннейшая первобытная ("общечеловеческая") мораль, которую, согласно Королеву, сберегли во глубине буржуйских руд сознательные пролетарии — и которая должна была бы восторжествовать при социализме? Почему правит бал всякая дичь, восходящая бог знает к чему? Вспомните у Достоевского: даже феодальные нравы не дают обидеть убогую мать или приблудившегося сироту — а для советской морали это в порядке вещей! Не будем, конечно, чересчур доверять тенденциозным литераторам — но их идеи таки не с потолка, они живописуют что есть. При феодализме не то, чтобы очень жаловали "незаконнорожденных" детей, — но и у них были какие-то права. Советский кобс по большей части возвращает страну к феодальным порядкам — и возвращает отношение к женщине как собственности, средству производства. Добавьте к этому рыночную конкуренцию (чужие дети — потенциальная угроза благополучию своих) — и вот вам двоякое основание для морального осуждения "недосемейных".

Тезис об отставании морали от права — весьма знаменательная оговорка "по Фрейду": если бы право строили над моралью, было бы наоборот. Для исторического материализма все очевидно: мораль — форма общественного сознания, а право — надстроечный институт (компонент экономики); чтобы мораль (как уровень синкретической рефлексии) могла отражать строение экономики (и вытекающий из него образ жизни), это строение должно уже наличествовать. Право исходит не из морали, а из правового сознания — отражения тенденций развития способа производства, перестройки экономических отношений. Такое отражение поначалу тоже синкретично — но это никоим образом не сводит его к морали. Аналитические формы правового сознание (искусство управления, юриспруденция, философия права) подводят к синтетической рефлексии, к идее права, исходя из которой создают и пересматривают кодифицированную законность, на фоне которой уже возможны противоположные уровни "понятийного" права: рудименты прошлых установлений — и прототипы будущего. Все это вместе (плюс аналогичные процессы в сфере религиозного сознания) и создает тот самый образ жизни, который мораль превращает в закостеневшую традицию, "вульгарное право". Наиболее высокоморальных членов общества мы называем узколобыми мещанами и филистерами (а также святошами, педантами, чинушами — или просто дураками).

Дальше опять вертлявость флюгера. В социалистической семье, заявляет Королев, нет эксплуатации. Зато (даже по советскому кобсу) есть имущественное неравенство, ограничение сделок, материальные претензии — и прочие прелести экономической зависимости. Отсюда закономерный вывод:

То есть, эксплуатации на словах нет — но она может существовать в очень жестоких формах. Что мы на практике и наблюдаем.

Не менее забавно и перепрыгивание от личных отношений к правовым — а от них к экономике:

Чушь собачья! Любовь, дружба и взаимное уважение никоим образом не нуждаются в официальных санкциях, бумажках и штампиках. Это либо есть — либо нет. Основанием для брака чаще становится как раз отсутствие любви — экономическая необходимость и моральное давление. А отношения бывают разными: экономические отношения регулирует кодекс — духовные связи не подлежат регулированию и про них государство, как и г. Королев, ничего знать не может; любые утверждения на этот счет — дремучая фантазия.

Покажите нам эту обстоятельную науку! Экономическая наука изучает лишь количественные (обычно статистические) аспекты экономики — и вообще не интересуется происхождением и составом выделяемых ею экономических единиц. Можно условно обозвать какие-то из них семьями — от этого они никаким боком не подвяжутся к кобсу, и уж тем более к расхожим представлениям о семейственности. Межуровневые взаимосвязи — вне науки; ими занимаются философы — и спекулируют буржуазные идеологи. А у Королева одна вульгарность на другой:

То есть, антиобщественное семейное производство — это семейное рабство, обслуживание "отдельными членами" полноценных граждан (которых — под именем "общество" — может эксплуатировать кто-то другой). И тут же заметает следы:

То есть, экономика все-таки едина, и в семье работает по тем же принципам, как и везде. Семейное рабство — уровень рабства вообще. Там где одни "обслуживают" других — мы наблюдаем классовое общество во всей его неприглядности. Но Королев опять флюгерит:

Получается, что "экономическая наука, которая, рассматривает семью в качестве экономической единицы", занимается тем, что уже "полностью утратило свое значение"! По счастью, дальше переход к другой теме — и можно чуток отдышаться, набраться сил для новых сальто-мортале...

Задвинув в запасники экономику, Королев решительно берется за семейное воспитание.

Разве это правильно? Это ужасно! — это беда общества. Вместо людей оно получает исковерканные семьей отбросы — однако проверить "правильность" происходящего в семье возможно только post factum, по степени плачевности результатов: никаких законных инструментов контроля не существует — и не может существовать. Тем более нет в кобсе никаких методов воздействия на "неправильные" семьи — кроме их разрушения (развод или изъятие детей), что тоже не самым радужным образом сказывается на воспитании. Хуже того, по закону прекращение брака не лишает родителей права общаться с ребенком — а отсутствие формальных критериев "вредности" воздействия передает дело в лапы "понятийного" правосудия — или ловкого адвоката. А г. Королев бессовестно врет:

Нет в кодексе ничего про "личные отношения" — а про воспитание только пустые слова, не наполненные никаким содержанием. Никаких "воспитательных правомочий" законом не установлено — кроме обязанности и права "воспитывать" (никому не ведомо как). Когда алименты не платят — это понятно, тут можно надавить и заставить. Хотя и здесь не всегда очевидно: деньги ребенка тратят родители и опекуны — поди разбери, насколько это в его интересах! Например, отец запросто может сослаться на жизненную важность опохмела после веселых праздников — без чего полноценно воспитывать дитя он не в состоянии, а семейные финансы на веселом нуле; придется поменять любимую игрушку на бутылку проклятой... Но если, скажем, папаша приучает сынка заниматься вивисекцией попавших в лапы зверушек, — уроки подлого садизма прекрасно ложатся на сказку о естественной любознательности и научных склонностей будущего гения. Когда мать сначала сама лупит ребенка шлангом от стиральной машины — а потом заставляет отца пустить в ход ремень, — это полностью согласуется с принципами семейного воспитания, — как и высокомерный запрет общения с подлым (без денег и связей) людом в семье какого-нибудь махрового интеллигента или закулисного спекулянта.

Начало за здравие: эволюция права следует за эволюцией экономики. Но финал всецело идеалистический: вместо собственно экономических причин, все сводится к моральной "переоценке" и тупой кодификации прецедентов. Но что заставляет переоценивать — и откуда берутся новые казусы?

Про то, что самое важное — деньги поделить, уже говорено. Поэтому опасность имеет монетарный эквивалент — и можно тарифицировать убытки и назначать возмездие без особых проблем. Правда, здесь ничто ниоткуда не следует — и прейскурант от фонаря; если бы исходить не из субъективных претензий, а из потребностей и перспектив экономики, — тогда никакого произвола, и решают не абстрактные "участники" и не абстрактное "государство", а общество в целом, представленное на разных уровнях различными общественными группами и течениями, балансировать интересы которых предстоит на основе единой цели. Разумеется, в классовом обществе такое единство возникает лишь временно и в ограниченной области — поэтому высшим критерием всегда будет соответствие разуму, требование устранения классов — вместе с заточенными под них правовыми прейскурантами. Но Королев, оказывается не об этом! — ему надо быстренько отказаться от лозунга "экономических сил или социальных сдвигов" и свести все к пошлой мещанской морали:

Круто! Открытым текстом выболтать тайну проповедников рыночной демократии: общечеловеческая мораль — это мораль собственника-торгаша, который ничего не знает (и не хочет знать) кроме товарного обмена, чтобы за все расплачиваться своим (то есть, награбленным) добром; а у кого добра не густо — тому своим горбом... Разумеется, решать про добро и зло будут специально поставленные для этого над холопами инстанции; кому они подотчетны — умолчим для ясности.

Очередной финт — забыть про всеобщую торговлю добром и переключиться на зауряднейшее филистерство:

То есть, если господину К. что-то не нравится (поскольку его слабое воображение до разнообразия культур не дотягивает) — он тут же объявляет это ненормальным и требует общественного вмешательства! Кто не согласен с господскими правилами — аморальный урод. Поборнику воинствующего морализаторства невдомек, что говорить о сожительстве несовершеннолетних или близких родственников можно лишь там, где установлены границы совершеннолетия и степень близости родства — то есть, реагировать "нормальные" будут на отклонения от норм, которые они же для своих нужд и установили; если установить иначе — ненормальное запросто становится нормальностью, и наоборот. Все опять сводится к произволу власть имущих, классовому диктату, — который не вытекает ни из какой морали, а наоборот, совершенно аморальным образом насилует и мораль, и право ради шанса удержаться у кормушки лишнюю сотню лет. Пусть потом несчастные апологеты (вроде Королева) путаются, что в какую дырку положено совать: для верхов все дырки одинаковы, не взирая на возраст и семейственность. От этого пофигизма едет крыша у теоретиков, и интуиция их таки не подвела, — но вывод нужен наоборот: не увязывать право с моралью — а выкинуть на свалку и то, и другое. Вместо этого Королев пытается уточнить и разграничить:

Весело. Если вам дали по морде статьей кодекса — это по праву; а если просто так морду набьют — это мораль. Как прикажете суду подшивать к делу неопределенности? Это не в его компетенции (хотя пламенные ораторы испокон веков оттачивали остроумие перед жаждущей крови публикой). Но Королеву тесно в рамках закона — ему подавай еще и неформальные разборки, чтобы у "ненормальных" не осталось ни малейшего шанса ускользнуть. Право, дескать, хватается за какую-то часть человека — а "мораль воздействует на всю личность в целом"; в частности, оценка брачно-семейных отношений требует призвать на подмогу мораль, поскольку права кое-кому недостаточно. Но и мораль перестает порой греметь цепями — и тут всплывает третий кит "общественной" регуляции:

Вот вам и блатняк, малина, базар по понятиям! Когда вяканье соседей натыкается на неприкосновенность частной жизни, а судья не подобрал поносной статьи, — есть уголовный авторитет, вор в законе, мудро наводящий своих шестерок на слишком самоуверенного фраера — после чего выпендриваться иной раз уже и некому... И вот эту порнуху выдает издательство "Юридическая литература"! Разъяснили, нечего сказать...

Хорошо, давайте посмотрим, чем заведует "народная мудрость" — какими такими отношениями.

Классовый интерес как на ладони: как же не подкормить корешей, которые делают бизнес на идиотской атрибутике, мерзких обрядах и свадебных фотосессиях? Гуляй во всю ивановскую! — деревенская дикость плавно перетекающая в мещанские понты и бизнес-рекламу. Если люди любят — им никакие свадьбы не нужны, и не зависит их любовь от казенных документов и пошлых мнений; невозможна любовь напоказ. Аналогично про родителей с детьми — о чем еще одно "мудрое" (точнее — на букву "м") предписание:

Бедность юридического воображения Королев уже демонстрировал. Теперь, вот, по торжественному случаю: как тут не напиться вдрызг? Особенно если ребенок оказался полнейшей неожиданностью, а на семейный капитал кроме поллитры и купить нечего. В XVIII веке во Франции были специальные заведения, куда радостные родители могли сдать не вовремя народившееся нечто; в конце XX века придумали специальные ящики в темных улицах — чтобы родители не топили и не расчленяли младенцев, а культурно сдавали рачительному государству. То есть, не просто в мусоропровод — а все по отдельности: металл, пластик, бумага, органика... Но дикая Россия пошла по начертанному всяческими королевыми пути: отказ от ребенка считают уголовным преступлением. Дело доходит до полного маразма: следственные органы разыскивают отказников — и насильно прикрепляют к ним ребенка; при этом уголовного наказания (сроки, штрафы, поражение в правах) для "обрадованных" по суду родителей никто не отменял — и каково тогда счастливое детство! Вот катехизис воинствующей мерзости:

Сначала нам предлагают выставить интим напоказ — чтобы какой-то скот не посчитал причины непонятными и не натравил на слишком скрытных "общественное мнение" (бандитов и убийц). Положено отмечать по понятиям — отмечайте. И не хрен про финансовые причины и (еще хуже!) про любовь. Кто против (уставного или неуставного) начальства — тот, конечно же, ненормальный. Мало ли, что закон не обязывает! У скотов общепринятые (в их скотском кругу) способы, (дикие) обычаи и (варварские) традиции — на защиту которых встают признанные (блатные) авторитеты. Не предъявили серому остолопу убедительного мотива — тут же запишут в минус, затравят, вычеркнут из жизни, сотрут в порошок. При полном попустительстве государства, которое без теневой экономики вообще никуда.

Но решать таки будет "народная мудрость" — построенные паханами сокамерники! В лучших традициях буржуазной демократии: мы не вмешиваемся в отношения свободных людей — пусть одни совершенно свободно пожирают других... Поскольку инструментарий обработки общественного мнения в руках господ — насадить нужный режим пожирания не представляет труда. Право умывает руки: в конце концов, вешать и жечь негров на кресте — это всего лишь мудрый обычай...

Ну да, "коммунистическая мораль" — самосущая абстракция, которая вообще ниоткуда не следует и ходит сама по себе, независимо ни от кого. Но при этом не посылает "обычаи и традиции" куда подальше — а лишь подкручивает их, чтобы самые крутые могли насаждать черты "своего" строя — к своей выгоде. Кто заведует традициями — тот и диктует "коммунистическую мораль", прикрываясь фразами, что

Тем более, что

Типично буржуйская абстракция: долг вообще, безотносительно к чему-бы-то-ни-было и к кому-бы-то-ни-было, на вечные времена, от бога или от природы; и это называется "правильное понимание"... Но говорить про долги можно лишь там, где есть рынок, купля-продажа, — иногда в кредит. Выходит, чем ближе к коммунизму, тем громче базар.

Как только навесили на население долги — не обойтись и без вышибал, без классового насилия. Для Королева — это "две стороны воздействия на личность": убеждение (мораль) и принуждение (право). Замечаем: есть личность — и кому-то надо на нее "воздействовать", — вместо того, чтобы жить себе тихо-мирно и другим не мешать. Сначала воздействуем морально; если девиант упрямится — в кандалы; если же и право сплоховало — см. выше про третий путь.

Напыщенные заявления типа сделать основной формой уплаты алиментов добровольную — никого не обманут. Всего лишь сместить акценты, преимущественно действовать в обход закона, а не по закону. Это как поймать в подворотне: кошелек или жизнь! — понятно, что многие вполне добровольно выставят откупные (хотя иногда и это не спасает, и жизни лишают все равно). Даже не по-капиталистически — по блатным понятиям. Чтобы строить коммунизм — потребовалось бы отменить институт иждивения как таковой, и вместо алиментов ввести единый прогрессивный налога в копилку общественного воспитания детей, независимо от их происхождения. Вот первая задача народной власти — в противовес классовому диктату.

От воздействия на персоналии незаметно переползли к воздействию на семью; вероятно, это признание факта противостояния семьи обществу в целом — что, конечно, чаще всего сводится к саботажу разумных начинаний (по Королеву — такие семьи правильны, их надо поощрять); но в некоторых случаях семья сплачивает единомышленников в борьбе против классовых институтов — и тогда приходится "воздействовать", призывать к порядку, давить материей и авторитетом. Чтобы "принести эффект" — желаемый теми, кому положено желать. Морализаторский идеализм перерастает в вульгарный материализм по Аристотелю: нет движущей силы — нет и движения; представить себе инерционное (свободное) движение — страшно: наверняка занесет не туда! Так устроено классовое общество: надсмотрщик с плетью — его необходимый атрибут. Про действенность права — тоже верно: если закон мешает грабителю грабить — тем хуже для закона.

Поэтому, дескать, право "не точно соответствует традиции". Кого следует поощрять — выше сказано. Общий смысл: властители мира хотят жить на широкую ногу, подгрести под себя все и вся; поэтому вмешиваются они "в дела семьи" только для того, чтобы на законном основании отнять перспективные наработки — и пресечь опасные вольности; "передовая" семья должна считать идеалом начальственный статус — а не задумываться об отправке всякого начальства куда всех посылают. К великому сожалению Королева, "уровень сознательности" (еще одна абстракция способная расти сама по себе) не достиг еще той степени, когда можно было бы обойтись без принуждения. Но его таки обнадеживает "стремление к усилению влияния неправовых способов воздействия". То есть, подлым людишкам — лишь бы на них вообще не воздействовали! Наоборот, воздействующие мечтают о золотом веке, когда насильничать можно было без оглядки на закон.

Как и положено в рыночной экономике, разделение сфер влияния морали, права и понятийных разборок происходит стихийно, путем столкновения конкурирующих группировок (экономических агентов). Королев снова и снова повторяет пустые словеса о "важности для общества" или "объективной возможности" регулирования — и тут же на попятную:

Потому что критерии ваши — сплошной субъективизм. А право растет из солидных экономических почв — и ему интересны потоки активов, а не брезгливые мины людоедствующих мещан, для которых кайф не в том, чтобы содрать деньгу: им сделать это максимально извращенным способом, вдоволь поиздеваться над людьми. Вот и сетуют:

То есть, никакой важности: поделили деньги — и начхать на публику с ее обывательской моралью и жаждой крови.

На помощь спешит юрист Королев, который против правового государства на том основании, что беспристрастных свидетельств и тому подобной фактуальности в природе не бывает — а потому, дескать,

Не признает этот филистер семью сугубо экономической категорией, которая лишь как таковая подвластна правовому регулированию. Тут как раз старая большевистская затея — товарищеские суды и прочие публичные стирки соседского нижнего белья; в числе "других мер общественного, товарищеского воздействия" понятийщик упоминает назидательные беседы (с начальником), коллективное обсуждение в неофициальном порядке, травлю и давление ("изменение отношения коллектива к нарушителю"), установление общественного контроля, наблюдение и публичная диффамация...

Спрашивается: есть у всей этой своры законное право портить жизнь окружающим? Абсолютный ноль. Но нет и запрета — и снисхождение власть предержащих гарантировано. Им даже выгодно демонстрировать нейтральность: пусть холопы друг дружке лбы расшибут. Вот если коснется начальственного кармана — тут пощады не жди; а мерзавцы умеют не переступать грань — но провоцировать на это свои жертвы.

Дальше блюститель морали пошел в разнос — и прямо диктует народу самодельные правила, пострашнее закона. В общем случае — это "недостойное поведение в семье, затрагивающее интересы семьи и других лиц". Что считать достойным — решать будут "другие лица"... Споры о разделе имущества — лишь (не самая важная) часть разборок; это можно, так и быть, оставить законным судам. Незаконное вмешательство в частную жизнь бичует прежде всего воспитание детей в семье, и "недобросовестность родителей". Опять же, решать будут паханы — остальным не рыпаться! С пеной у рта бесноватый автор клеймит (разрешенные по закону) разводы: дескать, "разрушающее влияние многоженца (даже не нарушающего закона о регистрации брака)" — опаснее, чем кража. Что оно разрушает? Только вековые предрассудки и систему разрушения личности детей, вынужденных существовать в атмосфере взаимной ненависти. Кому оно опасно? Только тем, кто делает бизнес на несчастьях других — или смакует пикантные подробности чужой беды.

Советский инструмент для "общественного" вмешательства — так называемые комиссии по делам несовершеннолетних, которые, якобы, призваны выявлять неблагополучные семьи, заниматься профилактикой семейных конфликтов. Нечто подобное есть и у буржуев (например, полиция нравов); но там право таки во главе угла — и привлечь падших к ответственности можно лишь при неуплате фискальных сборов (иногда натурой — как проститутки ублажают полицаев в околотке).

Ссылаясь на произвол самозваных комиссаров, наводят статистику типовых причин "неблагополучия": повышенная занятость родителей, неполная семья, низкая материальная обеспеченность... Уже этот перечень показывает, что капиталистическая семья вообще не пригодна к воспитанию детей — ее основное назначение в другом. Передайте воспитание обществу в целом — и не нужны никакие комиссии, и совершенно без разницы, кто с кем проживает и в какой форме. Пусть кому интересно делят свои деньги — ресурсы, выделяемые на каждого ребенка обществом, от этого никак зависеть не должны. И тем более все равно, кто кого родил: развращение детей богатыми — столь же мерзкая общественная язва, как и истязание нуждой и лишениями в беспородных низах.

После всего, г. Королев приступает к самой безнравственной части своего опуса — пытается наложить грязные лапы на самое чистое во вселенной, на любовь. Как водится, первым делом надо все опошлить: свести любовь к сексу — а секс, по филистерским понятиям, допустим только в целях зачатия, — а зачать ребенка в обществе диктатуры дегенератов разрешается только в семье:

Это добропорядочных буржуа не устраивает — и "ошибку" требуют исправить задним числом: кого-то от фонаря назначают в отцы — потом травят всем кагалом, чтобы загнать "неправильную" парочку в брак:

Заметьте: отец только "предполагаемый"; положенные по закону процедуры установления отцовства (а по-хорошему, и материнства) — совершенно побоку, достаточно указаний блатного авторитета... Мнения жертв вообще никто не спрашивает.

Блатной теоретик сетует, что не может вставить свои садистические наклонности в кодекс: дескать, право не предписывает любви, уважения, дружбы при вступлении в брак — "о них в законе говорится лишь в самой общей форме"... Типа, "построение отношений в семье" на любви, и прочие общие фразы. Вот и приходится опираться на дикую мораль, на свой страх и риск. Вероятность самому попасть под статью хоть и мала — но есть. Согласно морально-процессуальному кодексу, уклонение от брака "по любви" (то есть, с документально заявленным сексом и плодоношением) расценивается как букет нарушений разной аморальности. Самый слабый вариант, когда брачующиеся

Дескать, давайте пока просто трахаться на законном основании, ради прироста населения, — а там стерпится-слюбится... Неидеальность тут в самом факте честного признания, что приходится уступить начальству ради душевного спокойствия, чтобы не нарываться лишний раз на неприятности — но вполне можно было бы обойтись и без, если бы не давили экономически и морально. Бог с ней, с коммунистической нравственностью! — на обычном языке это называется порядочностью. Непорядочным — бельмо в глазу, и страх, что человеческий разум окажется в итоге сильнее стадных порядков и сохранит духовность даже в когтях филистерианства.

Куда проще подозревать корыстные мотивы (брак по расчету). Это свое, родное, рыночное... Сокрытие истинных мотивов — типичнейшее суждение мерзавчика: дескать, а я бы поступил так — значит, и они поступили так же, но молчат, подлецы, — и потому вызывают зависть и восхищение у подлых соглядатаев. Опять же, за неимением фактов — простор для извращенной фантазии, возможность посмаковать себя в воображаемой роли. И пафосно осудить эту якобы реальность:

То есть, как вы ни изображайте добродетель — вы все равно воры! — уж Королеву-то доподлинно известно: он сам такой... Впрочем, такие браки морально приемлемы, если сующим нос не в свои дела тычут в нос демонстративной атрибутикой: секс, дети, семейные ссоры, дележка имущества, теневая экономика (по блату)...

Другое дело — фиктивный брак. Тут, наоборот, демонстративное презрение к морали и праву, когда не государство и воровские шайки помыкают людьми, а разумные люди умеют использовать дикую природу в совершенно непостижимых для нее интересах. Они могут

Что такое "фактическая" семья — кобс умалчивает, и приходится судить по первым попавшимся признакам: живут врозь — значит, мошенники; если одним домом, но есть две кровати (или даже две спальни!) — значит, уклоняются от секса (а дети тогда подставные!); если вообще прицепиться не к чему — достаточно пустить слух, что они друг друга не любят... В том смысле, как любят друг друга скорпионы в склянке.

Королев не в курсе, что закон увязывает имущественные отношения (семью) лишь с фактом заключения брака, не оговаривая никаких иных оснований (ст. 19–20 КоБС); аналогично, отношения детей и родителей возникают на основании официальной регистрации родства — что при наличии штампов делается по умолчанию, но можно и по суду. Ничего кроме экономики в таких отношениях нет; предписанное кодексом право "общения" остается чистой абстракцией, поскольку конкретных форм общения закон не предписывает — и все судебные решения опираются только на обывательскую мораль, или на подзаконные акты (понятийные решения).

Как и раньше, крестовый поход против "неверных" сопровождается сетованиями на чрезмерную либеральность закона. Например, нет возрастных ограничений сверху (снизу таки ввели!) и по разнице в возрасте. Однако "общественное мнение" и органы загса борются с неравными браками! Спрашивается: какое право у загса отказать в регистрации юной фее и старперу? Или наоборот. Прав нет; зато есть инструкции от Королева — и добиваться законности придется только через суд, где тоже у блатных все схвачено.

Подобных крючков — пачками, на каждом шагу. Первобытные нравы — браки по сговору, с несколькими предварительными этапами (предполагающими соответствующие обряды и затраты):

Тем самым начисто отметаются браки по любви — бурная страсть не соответствуют "важности события"! Рождение детей — тоже без особой важности, потому что сроки беременности ни с чем не связаны (скорее, наоборот: подготовку привязывают к ним).

Но нет худа без добра! Апологетика внешнего вмешательства в дела семьи ведет к ограничению родительского влияния на половозрелых отпрысков — включая прямое подстрекательство к неповиновению:

Пусть прокрадутся в загс темной ночью — но порадуют-таки округу лихостью свадьбы, тщеславным безумием:

Сам того не ведая, Королев выбалтывает суть всякой обрядности: раньше связывали магическими силами; позже магией заведует церковь; относительно недавно магические ритуалы вывели за рамки закона — но подлого обывателя это не устраивает: ему до фени мощь державы — ему важно упиваться своей властью, поставить себя выше властей — и тем самым как бы прикоснуться к всемогуществу действительных хозяев жизни, господствующей элите. Право обслуживает именно из — и брак есть обязательство перед их государством, перед меньшинством, сидящим не шее у большинства. Извращенная форма социального протеста — отказ от разума, вакханалия дикой морали, заставляющей молодых брать на себя еще и обязательства перед бесчинствующей толпой. Разумеется, насаждение дикости кое-кому выгодно: удобно делать бизнес на дураках — на разуме особо не наживешься!

Уже помянутые возрастные запреты на вступление в брак (а секс без брака табуирован полностью и безусловно) Королев, как это принято у моралистов и святош, подкрепляет якобы ссылками (без источника) на якобы науку:

То есть, кто за 35 — обществу вообще не нужны, их надо вычеркнуть изо всех списков как совершенно бесперспективных; пусть, так и быть, доживают век без пособий и льгот — но браковаться и рожать ни-ни! Потом говорят про кризис среднего возраста... Это кризис буржуазной морали, с ее чисто утилитарным отношением к человеку — к домашнему скоту.

Забавно, что про моногамию Королев вообще не говорит; сказывается скудость его воображения, на которую он неоднократно ссылается ближе к началу. Брак по схеме М + Ж подразумевается сам собой. Однако чрезмерная либеральность закона может быть легко истолкована как посягательство на святая святых — патриархальность брака. Тут наш разъяснитель идет на прямой подлог, утверждая, что союзное законодательство якобы приравнивает труд жены по дому к труду мужа вне семьи. Ничего такого там, конечно же, нет. А есть ст. 12, часть вторая (она же в ст. 20 КоБС), которая гласит:

Душа Королева равенства не приемлет — и он тут же указывает женщине ее место: домашнее хозяйство — в отличие от государственной важности забот ее благоверного. Заработок женщине вообще ни к чему: финансами должен заведовать мужик, признанный беспредельщиками глава семьи. А контора пусть себе пишет!

Плевать на закон! — мы тут чисто практически, по понятиям...

Следующим разделом, конечно же, воспитание детей. Как известно, законодательство декларирует право и обязанность каждого заниматься воспитанием тех, кто по бумажкам выделен ему в воспитанники. Как оформить бумажку — в кобсе прописано; что дальше с ней делать —вилами на воде. Короче — простор для подзаконщиков и правовых нигилистов. Те, конечно же, не заморачиваются уточнением понятий — им достаточно жизни по понятиям. Королев, в своем стиле, начинает с громких лозунгов:

По-хорошему, следовало бы сказать: не столько семьи... Да и не семьи вообще, а именно общества в целом, которому всякая семья в этом плане должна быть подотчетна (поскольку мы вообще допускаем совместный быт детей и родителей). А так оказывается, что "право родителей на воспитание детей" — это их "личное право" (хотя и "одно из наиболее важных прав"). В любом случае, оно (по Королеву) "носит сугубо личный характер".

В переводе: воспитывать вы будете в семье — но публика имеет право подглядывать в замочную скважину и потом устраивать вам публичное "вау!" или публичное "фи!" (без малейших материальных обязательств). Общество (по Королеву) ни в коем случае не изымает ребенка из семьи; наоборот, оно заставляет семью навязывать ребенку свое "влияние". Наличие детсадов, лагерей, интернатов и т. д. — "лишь дополняет семейное воспитание". Это вроде заманки: чтобы охотнее браковались. Или просто большевистский атавизм, кости былой мечты...

Разумеется, общественным и государственным органам, которые сложились при советах, доверять воспитание детей было безусловно вредно: там сплошь последователи Королева, и ничем человеческим не пахнет. С другой стороны, поскольку семья навязана населению законом и моралью (заведовать которыми подрядилась королевская рать) — ее влияние действительно огромно; иначе зачем бы любителям порулить стремление во что бы то ни стало "воздействовать" на семью? Одно неотделимо от другого — и Королев со товарищи (или господа?) берут быка за рога:

Ну, насчет передовых идеалов в семье — это логические противоречие. Но недаром Королев подстрекал молодь против родителей! — его метод в развитых капиталистических странах стал одним из главных элементов машины промывания мозгов: медийные технологии нацелены прежде всего на неокрепшую психику подростков — и напрямую подчиняют их сознание интересам крупного капитала; через это и родители волей-неволей проникаются, и вынуждены соответствовать (им же не хочется, чтобы бывшие детишки сдали предков в приют — вместо почтения и ухода). Говорить после этого про "личный пример родителей" — просто кощунство.

Что родителям педагогические таланты обычно не свойственны — это козе понятно: им только бы бабла настрелять — или (что то же самое) уложиться в нормативы и сроки. Гениальность Королева выливается в теорию воспитания как естественного процесса — звучит! Где тут нобелей раздают? Остается только добавить, что существующие в семье обычаи и традиции не возникают там же методом самозарождения — они привносятся в семью под давлением извне, соединенными усилиями чиновников, соседей и коллег, не исключая и уголовных авторитетов. О чем Королев не устает нам напоминать. Поэтому естественность дутая, и надо бы добавить еще и рабскую покорность, "применение сознательных приемов и методов" — но, конечно, как дополнение к стихии, а не ее преодоление.

Возводят к природе и формы воспитания — расцениваемые, главным образом, как формы принуждения:

См. выше про выработку "передовых убеждений" и воспитание семьи. Внешне, вроде бы, логично: недостаточно сказать, как не надо, — надо еще и показать, как надо. Западная поп-культура вся на этом стоит: бесконечные сериалы, коммерческие акции, мультики и социальные сети — набор шаблонов, которые вбивают в головы и души лакеи крупного капитала. Буржуазная школа (включая советскую) — целиком заточена под "обучение поведению". Тому, что вполне естественно и вытекает из порядка вещей... И пусть люди будут вещами.

Теоретик Королев исходит из того, что право — в основном касается прав людей, тогда как мораль — определяет их обязанности. Поэтому "заставить выполнять обязанности" (какой слог!) можно, главным образом, лишь через мораль. Что в кодексе прописаны и права, и обязанности — большого ученого не волнует: для него право — одна эфемерность, и чем меньше баловать население — тем лучше. Держать в ежовых рукавицах пошива фабрики Королев и Кº. Обратить народный гнев на злостных уклонистов. Независимо от модуса деградации. Например, испортить детей могут как в религиозных семьях — так и родители-алкоголики. Хотя, по факту, портит-то детей не семья, а общество: скотский быт и моральное убожество — следствие перекосов в экономике и засилья расплодившихся на этой почве правозащитников, попов и моралистов. Королев предельно крут: никаких поблажек! Так, он приветствует указ 1944 года о запрещении обращения в суд для установления отцовства матерям, не состоящим в браке (для повышения рождаемости после войны при дефиците мужчин). И констатирует с удовлетворением:

Кому какое дело, что это противоречит заявленному в конституции праву на жилье? Кого считать распущенным и беспорядочным — закон не ведает, и ему с радостью подскажут более компетентные инстанции. Они же посоветуют, как повоздействовать. Как совместить с этим их же призывы к сохранению семьи? — а логика барину не указ.

Начальство не заботится о том, чтобы его уважали, — оно требует всего лишь повиновения.

и построить на нем семью. Флюгер опять повернулся задницей к собственным словесам. А что? Где-то в самом начале уже было про верховенство долга "в развивающемся к коммунизму обществе"... Поэтому следовало бы вообще запретить разводы: кого с кем в клетку посадили — с теми и размножайтесь. По счастью,

Да, до развитых буржуинств мы не доросли. И даже до некоторых полуфеодальных обществ, где разводятся одной фразой. Зачем? Будем уповать на пошлую сентенцию: все к лучшему в этом лучшем из миров. Вдруг с неба упадет повышение зарплаты?

То есть, опять все строить на деньгах, на рыночном болоте. Этика в денежном эквиваленте: мой дом — моя крепость. Суррогат семьи — и суррогат нравственности. Все точно:

Напоследок положено отбрехаться про коммунизм — для королевых это лишний повод продемонстрировать звериный оскал:

Понятно? Никаких дискуссий! Есть звери — будет и зверство. Независимо от существования экономических предпосылок выделения семья в особую хозяйственную единицу. Потому что родня — она и есть родня, и роднее может быть только мудрый пророк Королев, грозящий нам семейным рабством во веки веков:

Какое отношение родство (биологическое или бюрократическое) имеет к духовности — черт его знает. Может быть, мы уже перетекли в религию и базарим про божий промысел? Очищение — это тоже оттуда, из теологии (если, конечно не флюгернуть к Фрейду). Фраза содрана из преамбулы кобса; одна глупость цитирует другую — и оказывается, что они теперь не так уж и глупы, а где-то даже себе на уме!

Еще или уже?

Мы уже видели, как семейственность пропихивает в массовый обиход социалистическая законность — и как закон "углубляют" моральными заповедями воинствующего патриархата. Следовало бы заскочить на другой полюс — и представить обзор классического и современного буржуазного права, а также практики его опошления. Однако эта работа — ну, совсем не интересна, потому что результаты известны заранее, и к сказанному добавить нечего. Оставим желающим в качестве домашнего упражнения. Но у нас была когда-то перед глазами и своеобразная промежуточная зона: еще не капиталистическая Европа, но уже и не совсем Советский Союз. Здесь, в принципе, можно было бы ожидать тонкой игры противоположных тенденций — и спрашивать себя на каждом шагу: это еще социализм? — или уже буржуинство? Впрочем, поскольку по части экономического базиса и отношения к разуму одно от другого мало отличается, особых надежд почти нет. Тем не менее, пробежаться по характерным примерам полезно — ради комплекта; кого угораздило прочесть что-нибудь из предыдущего — могут смело опустить этот неинформативный материал, и они ничего не потеряют. Пообщаться со смыслом можно, если захочется не только познавательного, но и навестить старых знакомых, связать духовные ниточки, — или просто под специфическое настроение.

Двигаться будем из Москвы на запад по порядку: сначала Чехия и Словакия, потом Восточная Германия (а еще дальше — уже оплот "демократии"). Итак: некто Иржи Хазерка, Вступление в брак. Правовые аспекты. (М.: Юридическая литература, 1980). Книжка толстая — однако детали нам ни к чему, и постараемся не разлетаться во всю ширь.

Название говорит за себя: автор собрался в поход против брачного нигилизма (которым уже сильно попахивает на западе — но восток энергично сопротивляется). Особенность — не частая в соцстрановской апологетике тональность: это не апелляция к обывательскому рассудку, не попытка убедить, а своего рода проповедь, задушевный подкоп. Граждане, давайте жить дружно! — строить брак на века, страстно желать его и основательно готовить (вспомните, у Королева: важные дела и делать надо важно; или: служенье муз не терпит суеты). "Постоянно провозглашаемая, но по сути почти донкихотская борьба с разводами" убедили автора, "что первичной предпосылкой удачного супружества является серьезный и сознательный подход к заключению брака" (по-простому: брак по расчету) "и что, напротив, легкомыслие в совершении этого поступка ведет к отрицательным последствиям". Ах, как мило! Все дело, оказывается, лишь в несознательности юных и неопытных... Ну-ну, донкихотствуйте, эмпирики-идеалисты!

Ой ли? А на фига тогда все затеяно? Лозунг явно списан у западных коллег — ревнителей потусторонних истин божественной природы.

Сусальное золото, сопливый леденец... Вообразить себе, что есть не мужчины и женщины, а просто люди, — и что ни свободны любить друг друга каким заблагорассудится, без начальственных указов и гербовых бумаг, — Хазерка принципиально не в состоянии. Хочется кому-то изобразить сладкую парочку — на здоровье; испрашивать на это божьей или государственной милости — подлое рабство. Другим захочется непарности — и для этого тоже не нужно изобретать бракованные формы, достаточно оставаться людьми и относиться друг к другу по-человечески. Чего ради навязывать свои предпочтения всему обществу в качестве обязательного норматива? И тем более к этой нормативности всемерно принуждать — как на законном основании, так и грубостями морального воздействия. Подспудно тут еще и клеймо империализма: европейские порядки — самые-самые совершенные, и потому извольте спариваться по-европейски во всемирном масштабе!

Насчет слабости воображения и неумения обозреть вполне обозримое будущее — см. выше. Это у апологетов семьи, видимо, семейное... Но сами по себе эти слабости — не порок; свинство начинается, когда начинают мерить по себе — и рубят крылья всем подряд. Кто слишком зрячий — тому глаза выколоть. Кто слишком башковитый — башку и оттяпать недолго. В любом случае, воображать себе вечность семейной кабалы (а следовательно, и вечность капитализма) — это и есть самый что ни на есть исторический пессимизм. В подтверждение, как водится, приводят статистику — например, в Великобритании, вроде бы, полно сторонников. Но что остается тамошнему обывателю, если классовое общество ничего не предлагает в замен? Перед лицом практической эмансипации — хватаются за моногамию, как утопающий за соломинку.

Потом, опять же по традиции, — опошление Энгельса (со ссылками невпопад): дескать, при свободном выборе партнеров, устранении экономических факторов и свободе любви возникает "брак будущего", и это, оказывается всего лишь "этическое требование"... Путаницы у Энгельса много — и отказаться от семьи он никак не решается. Но голову таки надо немного напрячь: если у людей свобода распоряжения собой (включая органическое и неорганическое тело), и никакая экономика за этим не стоит, — на хрена им вообще задумываться об оформлении отношений? И тем самым выставить интим на всеобщее обозрение — как видеотрансляция из спальни по всем каналам! Есть какие-то отношения — и никому до этого дела нет. Потом будут другие отношения — и опять же, никого не касается. Никакой брак среди свободных и разумных существовать не может. Им вообще не нужно никого выбирать — заранее себя ограничивая. Захочется — поиграем в семью (эротические игры — на любой вкус); не захочется — будем любить через мегапарсеки и миллиарды лет.

Далее еще кусок бодренькой статистики, согласно которой среди причин вступления словаков в брак фигурируют "эмоциональные мотивы" (76%), "желание иметь ребенка" (64.9%), "обогащение жизни и полное развитие личности" (55.4%), "желание создать собственный дом" (50.5%); по сексу — есть половые расхождения (47.5% мужчин и лишь 26.9% женщин). Ну и прочее — вроде как уже подзалетели, или просто скучно. На последнем месте "материальные мотивы" (10.3% и 8.7% соответственно). Понятно, что "правильную" статистику всегда можно поиметь, подбирая достаточно туманные формулировки анкет. Например, "назло врагам" — это тоже эмоциональный мотив. Можно предположить, что наводящих вопросов (почему нельзя "эмоционально относиться", делать детей, личностно расти, жить вместе или заниматься сексом без брака) никто не задавал — иначе все вообще мотивы свелись бы к той самой, последней строке.

О чем все говорит? Лишь о том, что почти европейцы (быстренько оформившие брак с Евросоюзом после распада соцлагеря — конечно же, исключительно по причине сильных эмоций!) в вопросах семьи ничуть не продвинулись по сравнению с отсталыми москалями — или что мозги у них уже промыты до полной стерильности. Большинству и в голову не приходит абсурдность оформления бумажек по поводу того, что запросто могло бы обойтись и без них: так положено, так завещано предками — или: мы просто не умеем вообразить себе что-то другое. Но Хазерка делает свои выводы:

Полный букет филистерства: людям предписано вступать в брак, они поставлены в условия необходимости выбора, браки предполагаются только парные и разнополые, — а верность представлений определяют не сами люди, а кто-то со стороны. Под это почти европейцы тут же подводят теоретическую базу:

Социологи, разумеется импортные (Worsley & Berger) — по высшим стандартам "демократического" общества! В котором любят только тех, кого "следует любить" — следуя указаниям самых авторитетных (то есть, очень богатых) инстанций. Как и среди советских, собственно правовые аспекты задвинуты в самую заднюю задницу — и на первый план выдвигаются два фактора: синкретическая рефлексия — и давление среды. Тупое попугайство, стремление не заморачиваться грустными думами и плыть по течению — либо желание не высовываться, дабы не получить по физии. Призрак коммунизма давно скончался — и про экономические факторы ни тени. Разве что очень косвенно, поскольку "выбор партнера для брака явно зависит и от территориального фактора" (отсюда мостик к отсталости способа производства, приковывающего людей к определенной территории — как у диких зверушек).

Как и в какой мере теория подтверждена — ни слова. Сторонники теории выбора по сходству, конечно же, приведут другие эмпирические указания, столь же неоспоримые. Ни те, ни другие — понятия не имеют о том, что личность вообще не заботится о сравнениях и просто ведет себя разумно, общается со столь же разумными существами. А вся эта буржуйская арифметика — явление сугубо классовое, и началась она задолго до Аристотеля (который оставил нам ее обстоятельный обзор). Чисто утилитарное применение — брачные агентства и тому подобные бизнесы. Во времена Маркса всяческие анкеты были просто шуткой, забавой в своей компании. Конец XX века — господство нумерологии, привлекающей к делу самую навороченную математику (а сегодня еще и искусственный интеллект). Хазерка упивается цифирью про "свойства характера, по которым выбирается брачный партнер", про требования к уровню образования, про убежденность в невозможности сохранения верности в браке (а что такое — верность?), про "предпосылки супружеского счастья"... Мы узнаем, что большинство супругов к моменту заключения брака плохо подготовлены материально к нему, и часто спешат из-за ребенка. Начинает подташнивать от мелькания флюгера: сначала сетования на "легкомыслие"; потом радуемся "верным представлениям"; но оказывается, что готовить радостное событие население таки не умеет — вероятно, потому что не обратились вовремя к советскому авторитету Королеву... Очень познавательно про добрачный секс: у женщин — преимущественно с будущим супругом. Напротив, девственности требуют мужчины — а женщинам мужики "с опытом" в самый раз. Советскую статистику способов знакомства дополняют передовым западным опытом: будущих супругов выявляют через общих знакомых или через специализированные бюро — это уже "формы искусственного знакомства" (популярные пока лишь среди тех кому за...). Тут, якобы, есть несомненные успехи — но в целом все равно криво. Нетрудно догадаться почему: все заточено под типовой брак — а в историческом масштабе это вчерашний день; современные сервисы чаще подбирают партнеров "для отношений" — и это привлекательнее, поскольку никто не берет на себя заранее никаких обязательств.

Рост статистики разводов — повод лишний раз упрекнуть народ в легкомыслии. Какие экономические причины? — что вы! — просто не спросили кого следует, прежде чем в бежать в загс (или куда у них там бегают):

Всем сразу страшно. Но кто и как доводит до трагедии? В ответ тишина. Не иначе, мистическое предопределение, изначальная инфернальность.

Глупые полумеры. Суть-то как раз в том, что людей (экономически!) запирают в одной клетке — и вырваться им бывает практически невозможно. Судя по статистике — более чем в 50% случаев. Остается либо терпеть — либо выход через окно.

Но Хазерка этой очевидности признать никак не может — и сводит все к давно таившемуся в брачующихся недугу, из-за которого те не в состоянии принимать взвешенные решения (скрыто недееспособны) — и потом болезнь быстро прогрессирует, доводя семью до развода или могилы. На это счет тоже есть высокая теория! Нам открытым текстом предъявляют истинные цели предприятия: по Хазерке,

Без крепкого здоровья все это, конечно же, не потянуть.

Сразу лавина вопросов. Например, "непрерывная социальная связь" может состоять в деловой переписке, или партии в шахматы раз в неделю в городском парке, или в независимом доказательстве математических теорем, или в хождении по одним и тем же кабакам (с поочередным выставлением выпивки) — или в периодических налетах на банки. Плюс бесконечность прочих форм. Если мы с кем-то пилим полено двуручной пилой — это уже семейная жизнь? На русском матерном — пожалуй...

Точно так же, пути секса неисповедимы. Кто-то млеет от одной мысли — другим надо обязательно в задний проход, — а третьи не представляют этого дела без групповухи... В конце концов, бывает и секс по телефону.

Про общее потомство — полный туман. Что, нужен документ о занятиях супругов (парным) сексом и последовавшей именно вследствие этого беременности? То есть, и заниматься при свидетелях (не меньше двух дееспособных), и тут же анализы сдавать стоящему на стреме медперсоналу. Стремное дело получается. Дети от прежних браков — не в счет. Не говоря уже о левосторонних похождениях, искусственном оплодотворении или усыновлении.

Наконец, самое страшное: что такое "общая семья"? Бывает еще и не общая? Можно состоять сразу в нескольких — и в каждой свои связи социального характера, свой секс, и общие дети (в смысле совместно нажитой собственности). Никакого здоровья не напасешься!

Бдительный Хазерка предупреждает об опасности — и обвиняет бракоразводные суды в таком же легкомыслии, как у неправильно забракованных:

Можно понять разводящихся, которым вовсе не в радость выворачивать себя на публику, и потому договариваются на минималку — лишь бы с вопросами не приставали. Кстати, практика инквизиторских допросов и требование весомых причин — это уже противозаконно: по кодексу, достаточно заявления, а причины — личное дело каждого; единственно, загс может затягивать процесс — но таки не до бесконечности.

Конечно же, пророки вечной моногамии против либерализма; логика совершенно прямолинейная: невозможно представить себе (см. выше о слабом воображении), чтобы подающие на развод были в здравом уме! — как можно добровольно отказаться от "лучшего, что могло изобрести человечество"? Вот и стращают прочих блюстителей:

Опять же:

В общем, кто хочет развестись — тот психопат или сексуальный маньяк. Надо бить в набат и принимать срочные меры.

Задумано фундаментально! Только непонятно: при чем тут брак? Есть женские консультации — где все это практикуют давным-давно. Кое-где женщин заставляют проходить обследование по разнарядке (а мужиков обследуют в военкомате). Существенно, что медицина никак не зависит от паспортных штампов — и это правильно, ибо внебрачным детям тоже здоровье не повредит. Далее, семейные консультации и школьные уроки про семейную жизнь — обычное дело и у буржуев, и в СССР (взять того же Сухомлинского). Если в Чехословакии такого еще не знают (и даже искусственное оплодотворение вне закона!) — это признак жуткой отсталости по сравнению как с западом, так и с востоком.

Предложение выставить дополнительные рогатки для вступления в брак — логическое продолжение разговоров о "серьезности". Но этим вы лишь сделаете брак еще менее привлекательным! И так приходится палками (то есть, экономикой) загонять — а тут лишний повод откосить и иметь, в общем-то, все то же — но без медпринудиловки. У западных буржуев последовательнее: дело сугубо добровольное — но каждый вправе поинтересоваться, за свои деньги... Так легче выполнять план по осемьенению — и начальству удобнее приглядеть. Но Хазерка уповает на карательные инстанции:

Не верьте! Это — "не имеющий ничего общего с действительностью оптимизм": Противники поголовного запихивания в брачный карантин возражают: во-первых, дело интимное — и лишний раз лучше гусей не дразнить; во-вторых, генетика пока не шибко разбирается в том, что ее мощные методы способны натворить — и определение родительства не особо надежно; наконец, у государства просто нет ресурсов и кадров для столь масштабных деяний. И приходится сожалеть, что

То есть, в идеале, следовало бы, наряду с военнообязанностью, ввести репродуктивную обязанность — и размножать кроликов под свисток бравого капрала. Тут, правда, связи с семейственностью становятся совсем туманными — и даже автор уже не понимает, на фига оно надо. Из последних сил Хазерка взывает к ответственности властей — и требует хотя бы сделать обязательными консультации (собеседования) при вступлении в брак. Если не удается другими способами народ достать — так хоть помурыжить идиотскими проповедями, выдать корочки вполуха прослушавшим курс и умыть руки насчет кривых последствий.

У разумных людей все просто: если мы сами заперли дверь — ломиться в нее вовсе не обязательно. Создавать препятствия только ради того, чтобы их героически преодолевать, — это как раз по медицинской части: хронический мазохизм с осложнениями на интеллект. Слабое воображение Хазерки наводит на соответствующие подозрения — особенно когда начинается про секс.

Можно подумать, что понятия не у людей, а существуют сами по себе, и одинаковы для всех во все времена. Казалось бы, про мусульманские гаремы все наслышаны... Но Хазерка полагает, что его понятия самые понятные — и представлять себе иные понятийные рамки решительно отказывается. Даже если за основу взять букву кобса — там вовсе не исключены очень разные браки, и только сотрудники загсов своей прихотью отказывают в регистрации всякой экзотики (по большей части, просто не хотят брать на себя ответственность: а вдруг начальство не поймет?). С другой стороны, что такое пол? У людей это вовсе не природное свойство, а запись в официальном документе: первичные и вторичные признаки после этого никого не волнуют. За хорошие деньги можно записать мальчика девочкой, или наоборот, — и такие казусы реально были. А тут пошли радужные знамена: транссексуалы и бисексуалы, геи, лесбиянки, — и даже "интерсексуалы" (в том числе псевдогермафродиты, пол которых трудно поддается определению). Под давлением обстоятельств Хазерка допускает, что есть-таки "истинные транссексуалы" — но все равно требует навесить опознавательные знаки М и Ж — вроде как нацисты метили евреев. Бог с ними, пусть меняют половую принадлежность — но в браке никаких вольностей дозволять нельзя, и спаривать можно только разные буквы, и только по одной с каждого боку. Ни полигинии, ни полиандрии просвещенный писатель не признает — не говоря уже о групповых браках и своп-компаниях. Это недоразвитые мусульмане слишком много о себе думают — но и до них доберется тяжкая рука империалистической моногамии! Ну и что, если тем самым единственно дозволенной религией делают христианство? Оно совершенно, как и все европейское, — и правильно пресекало бесовские козни, насаждая кристально чистую патриархальную моногамию (жену в клетку — а мужа в бордель).

Что европейские законы отвечают именно европейским экономическим отношениям — это козе понятно. Но в каждую эпоху законы свои — они изменяются по мере развития экономики. С другой стороны, за пределами Европы своя экономика — и строение тамошней семьи следует именно ей, а не забугорным веяниям. Хазерка предписывает "согласиться" с европейскими буржуазными правилами — потому что лично ему такие условия кажутся наиболее благоприятными, и никаких других благоприятностей он допустить не хочет. Разумеется, ни одного серьезного аргумента автор предъявить не в состоянии. Зато он умеет критически примазаться к американским теориям (Parsons & Bales, нуклеарная семья с разделением семейных ролей на инструментальные и экспрессивные) — а также возмутиться, что

Как все из-за этого сложно! Попробуйте установлению отцовство в бигамном браке (два мужа у одной женщины) — с катушек слетишь. Хазерке и в голову не придет, что отцовство среди разумных людей вообще незачем устанавливать: каждый важен сам по себе, независимо от происхождения, — и каждый имеет право на достойную жизнь и доступ ко всем уголкам культуры. От перемены фамилии человек не меняется. Если это, конечно, не классовый человек, загнанное в клетку условностей полуживотное.

Кульминация извращенности — половые связи между поколениями. Хазерка вопит про "моральное требование запрета кровосмешения" (когда и почему это стало аморально?) и утверждает, что в настоящее время запрет кровосмешения

То есть, превращает человека в животное. Если по уму — нужна именно подвижность социальных ролей — вплоть до полного их растворения; если мы не можем сами назначать себе роли — какие же мы разумные существа, где наша свобода? Никакой связи с биологией тут вообще нет, о чем сам же Хазерка и предупреждает:

Но пиетет перед буржуйскими откровениями — выше разума. Снова и снова: семья для секса — секс для семьи... И отношения людей — вроде бодания оленьих самцов, которое юристам приходится регулировать:

Так, может быть, оно бы и к лучшему? На фига нам эти единицы? Но фишка в том, что семья — сугубо социальное явление, и никакого отношения к сексу она не имеет. То есть вообще. Одно без другого может прекрасно обойтись — и часто обходится. Секс в принципе не может перешибить экономическую основу — и выступает, скорее, поводом к рыночным разборкам, а вовсе не причиной крушения семьи.

Опять же, а на фига? В смысле искать супруга (а не просто партнера) — и в смысле искать в какой-то семье (а не просто человека самого по себе). А главное — зачем устраивать "коммуникацию семей", когда можно просто общаться по-человечески, кому с кем нравится? Если я кого-то люблю — мне начхать на его семью, и дурная семейственность только мешает (вспомним про Ромео и Джульетту). С другой стороны, если кто угодно может общаться с кем угодно — никакие кровосмесительные запреты вообще не нужны: дайте людям возможность — и они найдут партнеров по духу, и семья никому не указ; принадлежность тому же коллективу вовсе не делает кого-то сексуально привлекательным (чаще как раз наоборот: слишком знакомое не интересно). Искусственное сдерживание ведет лишь к расслоению общества на касты и прочие субкультуры, о чем Хазерка спешит наивно сообщить:

И тем самым выбалтывает тайную суть семьи: она для того и нужна, чтобы не допустить единства, раздробить человечество на "единицы" — и подчинить тем, кто якобы выше этого и блюдет "общечеловеческие" интересы (как в фильме Кавказская пленница).

Дело, конечно же, не в "наблюдениях", в беззастенчивой дележке имущества — что сразу же порождает проблему перераспределения (наследование — начало бесчисленных войн; как в семье, так и в планетарном масштабе). Биология и физиология в этом не участвуют. Однако Хазерка делает головокружительный вираж — и снова тычет нас мордой в между ног:

Что такое "кровное" родство — не говорит ни один кодекс. Есть понятие семьи, есть понятие родства; и то, и другое — правовые отношения, возникающие на основании составления надлежащих документов, а вовсе не из постельной жизни. Хазерке крыть нечем — и он апеллирует к большому брату, к опыту СССР. Какова юридическая мысль у советских — мы уже видели. Подобрать пару-тройку "авторитетных" цитат — легко! Например некто Е. М. Ворожейкин, с пасквилем Семейные правоотношения в СССР (1972):

Полная чушь! Автор этой сентенции плохо читал кобс. Либо мечтает о замене социалистического права на "биосоциальную" диктатуру, когда "выявлять" родство будут компетентные органы, приставленные к каждому комплекту органов половых. А кто не хочет состоять в кровном родстве по предписанию свыше — тому можно и кровь пустить... Дальше полный бред:

В кобсе нет кровного родства, а семейные отношения не возникают из "крови", а наоборот, служат фактором установления родства (когда по умолчанию рожденные у состоящих в браке считаются их отпрысками).

Бредятина! В кодексе "адоптационные" отношения занимают больше места, чем "генезисные" — и правильно! Они вовсе не "имитируют" деторождение (писака блистает знанием латыни: adoptatione natura imitatur), а выражают саму суть родства как правового отношения — общественный характер воспроизводства человека.

Еще одна ссылка — на "классическую" работу Г. М. Свердлова Брак и развод (1949):

Действительно классика! Каждое слово дышит биологизаторством, субъективным идеализмом и рафинированной тупостью! Филистерская мораль под именем "общечеловеческих нравственных представлений". А под конец пенка: то ли надо поголовно проверять кто с кем спал без уставного предписания — то ли кровосмешение приводит к родству, даже вне брака.

Про психические недомогания ретивых теоретиков уже было. Сначала высасываем из пальца различие родства де-юре и де-факто — потом разбиваем череп о невозможность их разделить на практике. Типа, отец де-факто в брак с не являющейся дочерью де-юре — или наоборот. Аналогично — про матерей. Казалось бы, что проще? Ликвидируйте само понятие родства! Без разницы, по биологии или по закону. А есть еще и духовное родство... Пусть каждый человек будет человеком — сам по себе, а не по случайностям природы или юриспруденции. И тогда вообще никаких проблем — не надо тратиться на ярлыки. Но Хазерка считает, что виноваты во всем недостаточно серьезные субчики, злонамеренно создающие затруднительные ситуации, — и требует "противодействовать им самым активным образом"! И даже изобретает для этого маразматический закон "трех презумпций отцовства"...

В любом случае, чем строже — тем лучше. Следует "соблюдать особую осторожность" — и запретить браки родственников до 3–4 ступени. Подумать о "правильном" установлении возрастного ценза для брачующихся — как всегда, с реверансами в сторону физиологии (хотя по факту — да и по закону — речь лишь о дееспособности, а это полностью социальная условность). Попутно оказывается:

Остается только добавить, что само понятие пола в юриспруденции связано не биологией, а с документальным подтверждением: кому что в паспорте напишут — тот то и будет (по крайней мере, до изменения пола по суду или хирургически). Поэтому сегрегация по половому признаку неизбежно создает конфликт; юристы обычно решают просто: указать, за каким из противоречащих друг другу документов следует закрепить приоритет.

Видимо, на фоне либерализации западных правовых систем, резкое заявление — кулаком о стол. Чтобы не сомневались в крутости:

То есть, чтобы выйти замуж за робота или записать супругой любимую кошку — это у нас ни-ни! Ни сейчас, ни в отдаленном будущем, когда, быть может, уже никого кроме роботов и не останется — в том числе и среди кошек.

Пардон, а кто у нас главный по части благоприятности? Когда сплошные запреты — остается только указать инстанцию, уполномоченную выдавать официальные разрешения; а еще лучше — брачная полиция, которая будет подыскивать "перспективных" кандидатов, ловить их, сажать в камеру — и заставлять сожительствовать по "императивно урегулированному" варианту (в согласии с сексуально-процедурным кодексом). Тут радетель за семью сам задыхается от собственного маразма — и пытается ослабить хватку:

Законы вообще не для того! Все равно что средством лечения считать форму пилюли, а не ее содержимое! Ну да, плацебо иногда работает; но это не повод забывать о реально действующих веществах.

Последние три десятка страниц посвящены тому, что же мы все-таки в семье (предполагается что) делаем. Вот как Хазерка видит "личные права и обязанности супругов":

Из этого перечня только последние три пункта имеют отношение к браку (как правовому отношению). Но осмыслен только пункт (ж) — право подписывать документы от лица супруга (будем надеяться, что по взаимному согласию). Пункт (д) требует определения "потребностей семьи" (в отличие от потребностей людей) и придание им правового статуса — чего ни один законодатель пока не сделал. Аналогично, придать смысл пункту (е) можно лишь определив, что по закону является "семейным делом", и каким образом следует понимать совместность; например, если муж тратит деньги жены на выпивку — это безусловно семейное дело, и совместность налицо — с разделением семейных обязанностей ("инструментальных и экспрессивных ролей"): она зарабатывает — он под кайфом. Пункты (а–г) брака не предполагают; даже вменить их в обязанность состоящим в браке будет сложно, поскольку потребуется ввести и регламентировать понятия семейной атмосферы (и градаций ее здоровья), супружеской верности (плюс детализация девиантного поведения), взаимопомощи (тем более в сфере интеллекта и чувства) — и даже понятие совместной жизни нуждается в серьезном уточнении: если мы живем на разных планетах, но рожаем по почте или воспитываем (личным примером) интернатских детей, — мы запросто подпадаем под устав, и никаких претензий к нам нет.

Про имущество — самое простое, и тут особых расхождений с советским кодексом нет. Зато совершенно новаторский пассаж о сути "волеизъявления", которое якобы предполагает:

Перечень не отличается ни ясностью, ни определенностью выражения; можно только догадываться, насколько заведомая ахинея соответствует действительному намерению. Набор словечек от фонаря — и никаких правовых реализаций даже не предполагается. А разумным людям оно вообще ни к чему — их воля ничем не связана, и морочить головы друг другу им незачем.

Забавный кусок про "ошибки в лице" — когда одного принимают за другого, иногда с использованием чужих документов и т. д. Вероятно, в их стране это актуально; по советскому опыту — смешной детектив.

Дебильное глубокомыслие. Что соответствует действительности, когда лицо неопределенного пола указывает в документах потолочный пол? Скорее всего, само указание пола в документах есть безнадежный анахронизм — и должно быть запрещено, наряду с указанием возраста или национальности; все это потенциальный повод к сегрегации. Даже прописка в паспорте — влияет на отношение работодателей и клиентов. Такие данные следовало бы хранить подальше от деловой активности.

Напоследок особо мерзкий выверт, вероятно как-то связанный с текущей практикой чехословацких загсов:

Как бы вы думали, зачем?

То есть, мы заранее подозреваем, что брачующиеся только и мечтают, что облапошить государство — и Хазерка уже предлагал задействовать свидетелей при каждой постели, да и перед браком проверять всех на детекторе лжи... Но здесь еще и сомнение в порядочности работников загсов — представителей власти: а вдруг они в сговоре с потерпевшими (пардон, с будущими супругами) и готовы зарегистрировать абы что за соответствующую мзду? Поэтому надо обезопасить государство и от таких злоупотреблений.

Можно подумать, что свидетелей купить нельзя! И что они вообще в состоянии что-либо проконтролировать в запутанной бюрократии. Вероятно, тут снова за деньги: чтобы ввести брачующихся в лишний расход и тем самым усерьезнить отношения: жалко, ведь, кровную копеечку! По этому случаю опять грубый подлог: Хазерка ссылается на Нью-йоркскую конвенцию о согласии на брак, минимальном брачном возрасте и регистрации брака (1962) — но в конвенции вполне ясная формулировка: брак следует заключать "в присутствии свидетелей, предусмотренных законом"; то есть, если закон не предусматривает свидетелей — они и не нужны. По счастью, в советской России никаких свидетелей никто не требовал — да и сейчас, вроде бы, свобода.

Перенесемся теперь на родину марксизма, где за полтора века до крушения берлинской стены один берлинский студиозус мечтал связать себя узами брака с блистательной аристократкой — а параллельно задумывался о мире, в котором не было бы ни аристократов, ни контрактов (в том числе брачных). Коллективный труд ГДРовской сексуально-юридической мысли озаглавлен: Мы остаемся вместе. Дискуссия о причинах разводов (М.: Прогресс, 1977). То есть заранее предполагается, что развод — это бяка, и что в цепи надо заковывать навсегда. Вероятно, в Советском Союзе свирепствовала антиразводная кампания — и переводили то, что в струю. Соответственно, предисловие солидных россиян: д. мед. н. + д. юр. н. (а фамилии к делу не относятся). Уже это задает тон — и обозначает уровень маразма:

Проблема у любви только одна — запихивание подневольных в брак. Также и с браком лишь одна проблема: как бы поскорее избавиться от этого пережитка классовой культуры. Валить в одну кучу животное и человеческое — традиционно буржуйская установка: все равно как элитное вино закусывать коровьей лепешкой.

"Пожизненный брак" = "пожизненное заключение". Суровое наказание за любовь... Классовое общество против всего человеческого.

Целомудрие — разновидность рабства: цепи абстрактных запретов — инобытие материальных цепей. Связывать это с развитием духа — бред и вредительство. Личность — это свобода.

Чем отличается "мещанское" от немещанского? Та же самая тупость — но уже якобы по науке (причем не о человеке, а о зверушках)! Но мурло мещанина сквозит уже в корявостях языка: вместо целомудрия (что уже означает сохранение "невинности") — "сохранение целомудрия" (для внушительности?); то есть, сохранение сохранения... А потом взять еще и производные высших порядков?

Еще маразматичнее — говорить о физиологии в связи с заявленным выше "психическим целомудрием" (что это такое, нам не сообщают — но, видимо, нечто очень страшное). Даже допуская, что за эту часть отвечают лишь последние три слова — в них просто концентрат классовой идеологии: вместо человеческих отношений — отношения каких-то "полов" (делить на которые будет, конечно же, начальство — нормальным людям вообще незачем противопоставлять одно другому); далее, судить о "правильности" взаимоотношений самостоятельно не полагается (на это, опять-таки есть начальство) — и уж тем более побоку творчество, свобода от всяких "правильностей", главный принцип духовности.

Наш великий и могучий рыдает под задницей филистерского: отделять проблемы от категорий — это, ну, уж очень продвинуто! Опять же, любовь для нормальных людей вообще не проблема — проблемы у тех авторов, которые изо всех сил пытаются оскотинить человечество, заменить высшую духовность голой физиологией: духовность упорно этому сопротивляется — и будем надеяться, что ее не прогнуть.

Берем фундамент — и делаем из него цемент... У кого-то в мозгах сплошной брак. Что счастье — само по себе и не имеет отношения к семье, господам невдомек; но, конечно, если вдруг удалось спрятать его от обывательской морали в недрах семьи — то без любви и дружбы тут не обошлось; это козе понятно. Впрочем, филистера такая свобода не устраивает — и вместо человеческой любви предлагается насаждать "истинную" (а кто у нас авторитет по части истины?), человеческие контакты заменить психологическими (причем только между супругами и детьми) и культивировать абстрактный гуманизм (которым буржуи испокон веков прикрывают всеобщую куплю-продажу).

Не "прежде всего" — а именно как духовную связь! Далеко выходящую за рамки "нравственного чувства" — и любые другие рамки. В том числе любовь свободна и от случайных телесных обстоятельств: любить может только человек человека; как только люди начинают делиться по полу, возрасту, происхождению или размерам кошелька — любви конец. Даже в половой любви: если мужчина любит женщину — он любит не ее половые признаки, а человека, личность, — и любит не куском мяса, а как человек, носитель разума, духовности. Плоть во всем этом, конечно, участвует; но одну плоть можно заменить другой — а любовь останется.

По пути — комплект примитивно-мещанских представлений о семейных (каких же еще?) отношениях. Давайте вообразим себе

а также

Вот вам и патриархальная моногамия в качестве всеобщего, единственно допустимого образца! Вот так буржуи под видом "естественного" и само собой подразумевающегося пропихивают вполне конкретную модель общественного устройства; навесить сюда рынок — дело техники.

Снова про (классово-филистерскую) истину вместо любви. И надо не любить, а понимать. То есть, жить не по любви, а по понятиям. Что взаимно уважать друг друга и помогать один другому люди могут независимо от пола (и прочей коммерции) — в мещанское сознание не помещается. Трюизм насчет целесообразности сохранение брака только когда в этом есть какой-то смысл — типичный образчик обывательской логики; в любом случае, к человеческой любви это никак не относится (а "истинная" нам ни к чему).

Очевидно, авторы кем-то уполномочены судить об "истинности". После этого органичность (этимологически: подобие организму) означает просто животность — а "впитывание" есть эвфемизм для опошления, замены человеческого животным. В обществе разумных людей любовь помогает преодолевать трудности; в классовом обществе — она их предполагает, и требует абстрактной "готовности".

То есть, семейное рабство — это навсегда, его "правильность" — во веки веков, и людей опять и опять будут насиловать навязанной со стороны моралью (или чем-то покруче). Господам даже в голову не приходит, что свободные люди не нуждаются в санкционировании деятельности: любые поступки у них нравственны — и само понятие правильности неуместно.

Дальше паника по поводу омоложения браков и призыв прекратить безобразие:

А кто будет выдавать документ, что уже можно? Конечно же, гербовая печать — гарантия грамотности (особенно сексуальной). Вспоминается старая физфаковская песенка:

Так что — не надо без основательной подготовки (где мы это уже слышали?): нет диплома — нет и семейного (или публичного?) дома.

Который, конечно же, само совершенство и годится на все времена! То есть, нетрадиционный секс — не по понятиям, и если дикие родители трахались как попало — то и детскую грамотность заморозить на уровне пары телодвижений. Ибо народная мудрость гласит, что "в основе так называемых непрочных браков лежат определенные причины" — бездна глубокомыслия! — типа: нет дыма без огня.

То есть, органы отрастили — а денег нет. А какой брак без денег? Таков истинный смысл обывательской "истинности": у кого финансы есть — может кой-куда залезть... Например, в брак (или в петлю). Наличие капитала — гарантирует сексуальную грамотность не хуже бумажки (вероятно, потому что у бумажки тоже есть цена). Медико-юридические рецензенты про столь интимные подробности стесняются — и все сводят к назидательным беседам:

В каком смысле "готовит"? Остается только догадываться... Если речь об отработке навыков секса — тут бы наоборот: мамаши с сынами, отцы с дочерьми. Но нам опять вешают на уши лапшу про первородную животность — и заявляют,

Что такое гражданское целомудрие и в чем отличие гражданской чести от негражданской — тайна. Как и суть гражданского уважения между гражданскими же полами. Завуалированная отсылка к гражданскому кодексу — намек, что не положено плодиться без брака? После таких предисловий остальное уже и читать не хочется: зачем лишний раз месить дерьмо? Только окаянная академическая добросовестность толкает на убийство энного времени — да, быть может, наивная убежденность, что и в вонючей луже может отразиться солнце.

Сборник состоит из шести статей, написанных разными "учеными", имена которых вряд ли кому известны — и упоминать всуе незачем. Будем считать это монографией — и крыть всех под общую гребенку.

Начинается, как принято у солидных авторов, с анализа статистики. То есть, куча циферок — а между ними идиотские комментарии, никоим образом из цифири не вытекающие и ею не подтверждаемые. Без фанфар, конечно же, не положено:

Зачем социализму семьи? Где данные о благосостоянии? Что считать прочностью? Для ясности замяли — а вместо этого опять про интимные отношения, чувства и т. п. как основу брака. Глупо и скучно. Цель брака, оказывается, — это "забота о новом поколении". То есть, внебрачные автоматом без перспектив. Почему новые комбайны можно собирать на заводе — а новое поколение нельзя? Зачем сохранять кустарщину? Впрочем, какой логики можно требовать от писателя, глубокомысленно изрекающего:

Арифметика плохо действует на голову. Социальная обусловленность — это есть выражение общественного характера человеческих отношений (поскольку мы ведем себя как люди, а не уподобляемся животным или вещам). А тут наоборот: из невесть откуда взявшейся социальности индивидов выводится общественность вообще.

Дальше про "моральные принципы поведения и другие факторы" как основу сексуальности. То есть сексом заниматься можно не только физиологически — но еще и морально; это указывает на общественную суть человеческого секса, известную каждому матерщиннику, точно обозначившему, чем, например, начальник занимается с подчиненными; экономическая основа — налицо!

То есть, если уж трахать супругу — то на самом деле, а не морально (как начальник с подчиненными). Это по-честному. Ну, и во всем остальном так же: если пошел налево — так и доложить: а что стесняться? Пропил получку (или в карты проиграл) — дело житейское, и пусть принимают как факт. Почему дух не может выдвигаться без семьи — никто не объяснил. Конечно, нравственное и культурное содержание имеется в чем угодно — и даже в браке (где его совсем уж с гулькин нос). Но утверждать, что брак — это общность, которая якобы формирует социалистическую личность, — грубое насилие над личностью, которая вполне может формироваться и по другим каналам — что и происходит чаще всего. Автор об этом тут же проговаривается:

Открытым текстом: семья лишь наряду с прочими коллективами. Почему эти прочие лишены "внутренних эмоциональных связей" — наверно, тонкая особенность германского менталитета; у русских, например, компания братанов по накалу страстей переплюнет любую семейственность — да и у американцев биржевые баталии куда весомей фамильных безделушек.

Традиционная мешанина про "личностные и общественные функции брака": счастливая жизнь супругов, моральная и материальная взаимопомощь, развитие личности, забота о детях. Почему нельзя быть счастливым просто так, и по-человечески (а не по кодексу) помогать друг другу, и заботиться о каких угодно детях (не только тех, что в собственности) — моралисты еще не разу не рассказали. И снова глыба глубокомыслия:

Остается только спросить: а что, кроме брака интересам личности и общества ничто не служит? Похвально упоминание о духовности — если, конечно, при этом не сводить личность к предписанным законом и моралью ролям. Но так как брак изначально ограничивает личность, загоняет ее в цепи уставных отношений — способствовать личностному росту и росту культуры в целом он может только случайным, привходящим образом — наравне с прочими природными факторами (движением живых и неживых тел). То есть, чаще как помеха, которую приходится преодолевать — оттачивая таким образом разум.

Автор выкатывает на публику теорию "динамического явления" превращения "Я" в "Мы" — развитие общности в браке, "духовно-физическое единство супругов"; в результате и каждое "Я" обогащается через "Мы". У нормальных людей, далеких от академических вывертов, это называется просто любовью — и к браку не имеет ни малейшего отношения: "духовно-физическое единство" невозможно у супругов (поскольку они выступают именно в этом качестве) — оно бывает только у свободных людей, которые общаются не по семейным делам, а по ходу совместного обустройства вселенной. Классовое общество старается выхолостить эту универсальность, свести все к установленному для каждой касты регламенту — запутать любовь в вещных противоречиях:

Так на фига тогда вообще с этим заморачиваться? Что у нас, по жизни конфликтов мало — надо еще и семейные прицепить? Но больная классовая логика работает все так же: нагромоздить дурные проблемы, чтобы некогда было о человеческом задумываться. Вместо ликвидации брака и семьи — напрасные "средства закрепления и прогресса брачных отношений" (типа: самовоспитание + воздействие государственных и общественных органов). Чтобы потом гордо заявить:

Задача эта — насилие, закабаление личности. Когда мы развиваем не дух, а "брачные отношения" — сохраняем пустую форму любой ценой. И дальше все те же буржуйские лозунги вечности семьи, неотделимой от брака, — что предполагает вечность права и государства как органов классового господства:

Насчет богатства духовной и культурной жизни — мы не против. Именно поэтому мы против брака — ибо всякая семейственность есть способ деления общественного пирога, растаскивания общенародного достояния по частным лавочкам. Если все, доступное членам семьи, доступно и всем остальным — зачем тогда семья? Вместо "глубоких и интимных" связей внутри семьи — единство разумного человечества, в космических масштабах; тогда возможностей для "дифференциации" будет неизмеримо больше! Думать не о членах семьи (или какого угодно другого коллектива) — а о людях ка таковых, которые сами решат, с кем и каким образом общаться, смело отбрасывая бракованные варианты.

После развернутой преамбулы — переход к основной теме. Легко догадаться, что в контексте обожествления (европейского моногамного) брака и превращения (патриархальной) семьи в вечную и незыблемую категорию развод окажется страшной букой, пугалом для затраханного кривостями буржуйской экономики обывателя. В ход идет бессовестная ложь:

Вспомните легкость развода по шариату: достаточно мужу произнести стандартную формулу — и брака уже нет. Про имущественные права там есть особые установления — и далеко не все дамы оказываются в накладе. Точно так же, китайская элита могла запросто избавляться от ненужных жен (нередко методом зверского убиения) — да и в Европе больше заботились о "благоприятности" брачных отношений, нежели об их "охране": вспомним, хотя бы, богатый опыт Генриха VIII. Можно и русских царей лихом помянуть.

Снова верх глубокомыслия: по определению, брак и есть правовое отношение граждан — и чем же еще его "охранять"? Но даже если признать, что в каких-то исторических условиях развод действительно не одобряли и старались всячески затруднить (заметим: это никогда не касалось правящей верхушки) — из этого вовсе не следует, что так оно и должно быть. Иначе получится та самая дурная бесконечность, куда впадает неумеренно мудрствующий автор: дескать, все исторические перевороты упрощают развод по старым бракам, а по мере стабилизации нового строя семейное рабство закрепляется в новой форме; переход к социализму — не исключение, и в будущем ничего светлого не ждет... Переход к бесклассовому обществу уничтожает все правовые атрибуты, и в том числе семью — вместе с ее неотъемлемой проблемой развода.

Выясняется, что брачно-семейное законодательство ГДР — пример фантастической отсталости, по сравнению и с цивилизованным Западом, и с дикой Россией:

То есть, тамошние власти заявляют: мы будем насильно держать их вместе, пока они не убедят нас в отсутствии "подлинного" (по нашим понятиям) брака! Без основательного мордобоя и публичной грязи разойтись не дадут — как и за сотню лет до того, когда никаким "социализмом" в Германии не пахло. Прогрессивным юристам уже не до кардинальных новшеств — им бы хоть убрать из закона дикие статьи о "доказательстве виновности": дескать, "нарушение супружеского долга" (кто бы нам сказал, что это такое?) "не всегда ведет к распаду брака"...

Объяснить, что такое "подлинный" брак — вряд ли кто сумеет; тем более трудно это кодифицировать — и предложить методы измерения "подлинности". А как тогда суд сможет решить, "выполняет ли брак свою функцию"? Тем более, что и функции брака — тоже темный лес.

Стоящие перед статистиками проблемы крайне сложны, ибо "задача систематизации разводов" представляет "непреодолимую трудность". Вопрос в скобках: так, может, и не надо? Официальная "каталогизация" таи "опасность неверного представления о поведении людей" (а зачем суду верное?), а "упрощенное рассмотрение обстоятельств, приведших к разводу, тем поверхностнее, чем более дифференцирована структура личности супругов" (одной на двоих?) На самом же деле, каждый развод неповторим! — ну и что? чем это мешает валить все в одну кучу? вы же путаете любовь с браком, а брак с деторождением...

По статистике, 80% браков (в ГДР начала 1970-х) сохраняется до смерти первого супруга. Еще один показатель отсталости и забитости. Через три страницы сообщают, что средняя продолжительность брака составляет 25–30 лет; недолго же у них живут первые супруги! — или речь о том, что после "освобождения" выжившие пускаются во все тяжкие и меняют браки как перчатки (с самыми убедительными доказательствами "виновности")?

Где причина, где следствие?

То есть, все уже зомбированы до полного одурения и не представляют себе, как можно поступать разумно, а не под давлением филистерской морали. Иллюстрация к ходячим анекдотам про знаменитую немецкую дисциплину. Насчет логики, правда не задалось:

Спрашивается, какие же это объективные причины, если все дело в чертах характера?

Еще бы! Не выставишь себя развратником и дебоширом — развод не дадут...

Силлогизм странный — а вывод еще страньше. Эдакая спонтанная радиоактивность. Закон природы. Причем "в распаде брака всегда должен присутствовать субъективный момент". Высоколобая наука: нестабильность семьи в силу перемешивания вращательных степеней свободы... Не пора ли за нобелевкой?

В качестве подтверждения — длинный список причины разводов (по судебной статистике). Чего там только нет! Но все это

Единственное объективное ("социальное") противоречие автор видит в неравноправии женщин — но этот фактор, якобы, совершенно невесом, и затерялся где-то среди "прочих обстоятельств". Ну а "конфликты, возникающие в связи с трудовой деятельностью женщины, не имеют экономической основы"... Вот и верь после этого людям! Работа в общественном производстве — это, оказывается, не экономика.

Здорово живешь! Государственные дела надо взвалить на семью — прежде всего на женские плечи. Это вместо того, чтобы высвобождать членов семьи из семейных тисков и на первый план выдвинуть прямые отношения с обществом в целом — способность представлять все человечество, а не какие-то замкнутые группировки. Заметим, что подобная сознательность почти всегда идет вразрез с узко семейными делами — и порождает семейные конфликты. Бесконфликтность в данном случае говорит о животном приспособленчестве, конформизме.

Маленькая фишечка германского законодательства, которая не вяжется с российским кобсом:

То есть, ни самостоятельно выбрать род занятий, ни поинтересоваться чем-либо без разрешения дражайшей половины... По сравнению с этим СССР — царство свободы.

Это каким образом проверяли? А с жизнью вне брака сравнивали? От фонаря утверждать — невелика наука.

Зато есть статистика супружеской неверности (без указания, что это такое и откуда цифирь). За двадцать лет женщины почти сравнялись с мужиками по части леваков — проблеск фактического равноправия:

Что сказать о таком обществе, которое не оставляет гражданам другого выбора? Автор, конечно же, клеймит практику раздельного проживания супругов, которое, дескать, способствует "неверности", плодит разводы.

Кое-кому из почти европейцев желание иметь своего ребенка не позволяет по-человечески относиться к другим детям (ни от прежних браков, ни тем более вообще чужим); отсюда разводы по бездетности. Собственническое отношение к детям — завуалированное выражения дележки семейного имущества, проекция рыночной конкуренции и борьбы партий внутрь семьи. В этом плане семья становится лакмусовой бумажкой буржуазности экономики.

По части строгостей при вступлении в брак — продолжение линии восточных соседей: тащить и не пущать!

Но (в отличие от оголтелого консерватизма чехословаков и россиян) намечается-таки нотка разумности:

Наконец-то нашлось чему поаплодировать! Еще бы шаг — и вообще отделить детей от родителей, перейти к полностью общественному воспитанию. Но по статистике в 93.1% случаев ребенка получила мать, в 6.0% — отец, и лишь 0.9% детей не досталось никому. Грустно.

Вершина мудрости! То есть, на все есть какие-то обстоятельства — и любые сойдут за "основную причину".

После цифирной артподготовки самое время поинтересоваться, о чем умалчивает статистика. Вторая статья сборника так и называется — но вводить в курс собирается лишь в контексте проблем супружеской жизни и предупреждения разводов, в качестве рекламы (нового для немцев?) инструмента семейной консультации.

Затравка: социалистическая семья вообще какая-то не такая — ничего общего с прежними. И смотреть на нее надо чистым и наивным взглядом, отрешившись от перипетий мировой истории. Допустим. Правда, не очень понятно, почему тогда мы упорно продолжаем называть это семьей? Опять же — зачем тогда (совершенно буржуазная) процедура регистрации брака? Если формально все осталось как было — это, наверно, не случайно и выражает наличие точек соприкосновения по существу? Но такие сопоставления автор решительно пресекает:

И еще через несколько страниц:

То есть, не положено. Запрещено. А то, не дай бог, заметят, что разницы никакой! А если ограничиться чистой эмпирией — сойдут любые нелепости, и не надо выискивать в нас противоречия! Это мы не к тому, что в тексте совсем мрак — а по поводу нестыковки одних кусков с другими, что разумного читателя несколько напрягает.

Например, утверждается, что старорежимные порядки были плохи, потому что жаждущим требовалось официальное согласие на брак: помещик выдавал добро крестьянам, цех — ремесленникам, монарх —офицерам, судьям, учителям, чиновникам... Но тут же выясняется, что все это с весьма похвальной и благородной целью: гарантировать достаток будущей семьи, возможность, как минимум, прокормиться. Если уж создавать коллективы — так работоспособные, а не свору голодных крыс. Идеалистический душок этой картинки пока не трогаем; но сравните с призывами предыдущего оратора (и чехословацких товарищей) ужесточить правила вступления в брак, вплоть до выдачи официальных разрешений после прохождения курса молодого бойца (пардон, семьянина); что это — назад в пещеры? На фоне брачных кривостей — можно считать здоровой предусмотрительностью; хотя разумный вопрос звучит иначе: не говорит ли нужда во внешних регуляторах о нелепости самого общественного института? — не лучше ли поменять систему, чтобы разговоры об обеспеченности семьи стали неуместными — и каждый человек мог бы занимать достойное место в обществе сам по себе? Пока такого, изначально общественного способа воспроизводства человека (как носителя разума) нет — остается только брачный рынок (или игорный дом): если повезет — можно выгодно обтяпать дельце и жить в шоколаде. Такова "извечная мечта девушек о счастливом конце любовных историй". Кто и зачем заставляет девиц опускаться до этой пошлости?

Замечательно сказано! Мы видим, что к браку молодых подталкивают сугубо экономические причины: нужда в экономической независимости (а мнения родных и соседей имеют вес только в силу ее отсутствия), невозможность тянуть навязанную классовым обществом родительскую лямку поодиночке (то есть, государство перекладывает финансирование детей на родителей — но не оплачивает их труд в достаточной мере, чтобы не нужно было жить вскладчину). Классовое общество ставит одних в зависимость от других (а всякая зависимость есть отношение экономическое!) — и вынуждает их соблюдать установленные правила; обратная сторона того же — оставить массы в невежестве относительно истинных причин их проблем, кормить иллюзиями о возможности справиться коллективно там, где экономическая свобода в принципе невозможна. Это ничем не отличается от биржевых спекуляций: несите нам ваши денежки — а мы ими успешно распорядимся! По слухам, некоторые выигрывают; но реклама умалчивает о закулисных пружинах биржевых успехов — о нерыночных рычагах для завоевания рынка.

Понятно, что развитие сети семейных консультаций (или даже обязательный брачный ликбез) ничего не решает. Потому что учат не оставаться свободными, а выгодно размещать капитал (продавать себя), эффективно используя дозволенные рыночные и правовые инструменты (разумеется, при условии, что главные игроки всегда остаются в выигрыше). Программы обучения утверждены свыше — и призывать к бунту никому не позволят. Консультирование (рыночное, брачное или психологическое) — всего лишь бизнес; от помощи по дружбе это отличается как бордель от эротических фантазий. А у немцев (как и прочих эмпирионатуралистов) все в куче:

То есть, свидетельство о браке — лицензия на трах когда угодно и где угодно. Не перепихиваться по укромным углам, а гордо вываливать интим на публику. Такая же глупость, как бравада секс-похождениями в узкой компании — или перед телекамерами. Но как вообще возможна власть родичей в вопросах половой жизни? Очевидно, все упирается в экономику: если нет общедоступных туалетов — придется справлять нужду в кустиках; если нет возможности культурно отправлять половые надобности — начинаются конфликты и извращения. Такая атмосфера уродует психику — и дикари ловят кайф от демонстрации дикости, показной пошлости и жестокости. Так классовое общество превращает свободу в ее противоположность: отказ от традиций не потому, что они мешают любви — а ради самого отказа, и любовь побоку!

Безграмотность населения, послушно отождествляющего брак с сексом, подают как великий прогресс: у современной молодежи, дескать, "наблюдается, наряду с соответствующим возрасту биологическим развитием, также соответствующее общественное развитие" — и уже нет разрыва между половой и социальной зрелостью. Ой ли? Если некто убежден, что его половые проблемы следует решать исключительно в браке — и отказывается сношаться без штампа, — это говорит о рабской забитости, об отказе от разума — вместо сознательной разумности. То есть, об отсутствии социальной зрелости напрочь — и превращении в зверушку, у которой все решает только биологическая зрелость. О чем автор тут же наивно сообщает, мотивируя это необходимостью учиться всю жизнь — и вытекающем отсюда снятии формальных возрастных цензов. Само по себе выдвижение идеи непрерывного образования — гигантский шаг вперед по сравнению с советскими педагогическими воззрениями: не абстрактные сертификаты и дипломы — а реальное овладение интересующими человека сферами производства и быта, творческое выстраивание собственной индивидуальности — против типовых программ. Но, как обычно бывает в рыночном мире, плюс тут же превращается в минус: оказывается, все это лишь призвано сделать индивидуальное развитие "естественным" — вернуть к природе, а не перестраивать природу... Биологическая зрелость как критерий права на брак — чушь несусветная! Автор это сам чует — и пытается подправить. Но не понимая экономической сути брака и семьи, он неизбежно скатывается в биологизаторский идеализм: дескать, предпосылка права на труд — способность трудиться; предпосылка права на брак — способность к взаимному уважению, взаимопомощи и признанию равноправия личности. Спрашивается: если мы уже друг друга уважаем, взаимно помогаем и все равны — на кой ляд нам создавать неравенство, противопоставляя брачный статус безбрачию и одну семью другой? Автор резонно заявляет: "социалистическая личность формируется в тесном общении людей в школе, вузе, на работе и в семье". То есть, вообще везде — и семья тут на положенном ей последнем месте. Когда есть все остальное — наличие штампа вообще к делу не относится; но въевшаяся в мозги буржуазность опять выворачивает наизнанку:

Грубо говоря, если женщина может удовлетвориться вне семьи — ей совершенно безразлично, что прописано в документах, и (по глупости заключенный) брак вполне может оказаться вечным — просто чтобы не заморачиваться с разводом. Про мужчин — годится тот же текст.

Эмпирический субъективизм все стремительнее утягивает автора в абстрактное словоблудие. Так, утверждается, что

Ну и что? А если избавиться от брака — тогда исчезнет само понятие родителей, и вместо обезьяньих "моделей" — придется напрячь разум. Собирать опыт разных людей — и творчески его перерабатывать.

Публика катается по полу в конвульсиях ржача! Карнавальное зачатие, вероятно, сродни древнеславянским магическим ритуалам (принятым когда-то и у европейцев, и сохранившимся у некоторых народов по сей день). Зачатие под действием алкоголя — это, скорее, против правил: есть даже специальное слово beerdick для обозначение отсутствия эрекции из-за зеленого змия. Влияние настроения на вероятность зачатия — вполне диссертабельная тема, претендует на шнобелевскую премию. Забавно звучит намек на возможность произвести ребенка одной лишь взаимной симпатией — без собственно производственных операций. Однако самый юмор тут — в логике! С чего ради мы должны увязывать брак с любовью, а детей с симпатиями? Только что нам убедительно показали, что мотивы вступления в брак сплошь экономические; возможно, у кого-то к этому примешивалась любовь — но и разводы запросто возможны по любви, если уничтожение оков раскрепостит духовность партнеров, позволит каждому из них полнее выразить себя, раздвинуть культурные горизонты (а любовь вовсе не предполагает сожительства). С другой стороны, если супруги уж очень друг другу симпатичны — им вполне достаточно друг друга, и делание детей тут совершенно неуместно — как уплотнить постояльцев в гостиничном номере или пассажиров в двухместном купе.

Совсем смешно звучит заявление о синонимичности брака и счастья, невозможности обойтись без семейных уз:

На практике — многие обходятся, и особо не скучают. Кое-кому даже напоминать приходится — по суду.

Замечательно! Так бы и дальше. Но:

Вот те раз! Как известно, само понятие права выражает раздел собственности (неважно, будут ли это осязаемые вещи — или элементы духовной культуры). Выходит, что жена должна добровольно отдаться мужу, стать его собственностью — чтобы даже не помышлять о свободе. Ну, или наоборот: муж под каблуком. В любом случае, верность — это другое название для рабства, и следовательно, отрицание любви; точно так же верные друзья — уже не друзья. Тем более, если приходится свои права подтверждать "с неослабевающими усилиями": в классовом обществе не свободны ни низы, ни верхи — и никакое право не может быть вечным.

Выкинуть отсюда брак — и получится очень разумное напоминание, что не бывает готовой личности, что дух постоянно в процессе становления, и стоит понравиться себе, почить на лаврах, — неминуемое вырождение, бездуховность. Разум не вне воспроизводства разума — он и есть это воспроизводство. Любовь, свобода — слияние объекта, субъекта и продукта деятельности, снятие различия, восстановление целостности мира наиболее полным образом. Если предоставить все "естественному" порядку вещей — получится как в природе: соединение, разъединение, рекомбинация... Как в "химическом" романе Гете (Избирательное сродство), на который немецкий автор достаточно уместно ссылается.

Столь же уместны указания на изоляцию детей от реальной жизни как источник разного рода "комплексов" — иллюзорное избавление от которых ищут в наркоте (в том числе духовной). Но автору не приходит в голову, что подобная изоляция — первый принцип семейственности вообще и семейного воспитания в частности; вместо того, чтобы делить человечество на семьи, классы или нации, — надо устранять любые барьеры, тем самым уничтожая почву для внутренних и внешних конфликтов.

Еще одна приятная находка — избавление от глупых восторгов по поводу материнства:

Здесь явно западное влияние — у славян такого и в помине нет: у них баба должна рожать — и радоваться, жертвовать всем ради племенной работы. Но утверждать культурную свободу женщины (или мужчины), не устраняя заведомо ограничивающего ее института брака (тем более у немцев — см. выше о предыдущей статье), — просто нонсенс. Пока мы не люди, а всего лишь мужчины, женщины, супруги, коллеги и т. д., — мы остаемся частичными существами, и культура повернута к нам всегда одним боком; попасть на обратную сторону Луны можно лишь преодолевая власть земного тяготения.

Еще одна нетрадиционность — особое мнение автора о раздельном проживании супругов. С одной стороны, еще раз недвусмысленное указание на чисто экономическую суть брака, который представляет собой официальное

Неявно предполагается, что люди могут "вместе жить и вести общее хозяйство" и без брака — не испрашивая на то никакого согласия; однако в этом случае будьте добры полагаться на собственные ресурсы и не требовать господдержки там, где общество не может быть уверено, что ваше предприятие вполне соответствует текущей государственной политике. Снова чуем ветер с запада — рыночную "свободу". На фоне соседей с востока, заявляющих об аморальности "гражданского брака", это решительный шаг вперед. Но сентиментальная идеализация брака тянет в сторону традиционных предпочтений:

Мало ли кого я люблю! И они все должны жить со мной? Не многовато ли? Проще любить себя... С другой стороны, некоторые почитают за счастье мечтать о любимых издалека — а не натыкаться на якобы принадлежащие им тела; в этом случае следовало бы, скорее, говорить о длительном несчастье благополучных браков (см. ниже про Империю).

Заметим: именно возможность, но не обязанность! Следовательно — возможность не жить вместе. И обойтись без хозяйственных забот. Любить друг друга и быть счастливыми не по разнарядке, и не по шаблону, — а творчески, вырабатывая уникальные формы общения, которые ни в какие кодексы не вместить. Но возможность — таки должна быть! Когда любителям не дают покопаться в общем огородике, поухаживать за общими розами, — это столь же губительно для любви, как и вменить производство в обязанность.

Остается только согласиться с выводом, что "тысячи разводов возможно предотвратить, если лечить действительные причины". Но развод станет вообще невозможным, если вылечить главную причину — само существование брака. Стоит ли заталкивать людей в семьи только для того, чтобы наблюдать, как они пытаются вырваться из них, всеми правдами и неправдами?

В итоге роль заявленных в названии семейных консультаций — вообще никакая. Ну, можно поуговаривать перед разводом, дать время подумать (чем занимаются и советские блюстители семейственности). Если развод затеяли сгоряча — есть надежда, что успокоятся, проспятся, протрезвеют. Когда реальные проблемы — базар не поможет. Автор неумолимо подводит читателя к единственно возможному выводу: экономические проблемы надо решать экономическими средствами. Здесь — почти марксизм. Если, конечно, не останавливаться на полпути, а видеть великую цель: разбить все и всяческие цепи, дать людям самим решать, с кем и как общаться, сотрудничать, воспроизводить себя. Свободно — а не следуя древним традициям или "общечеловеческим" нормам, отчужденным от человека, противопоставленным творческому духу. Чтобы не винтиком в коллективе — а от своего разума, и потому от имени разумного человечества в целом.

Следующий раздел сборника озаглавлен более чем странно, с налетом мистики: Чем может помочь социалистическое общество проблеме развода? Что такое помогать людям — как-то можно понять. Но в каком смысле общество помогает "проблеме" — совсем темно... Как и следовало ожидать, под претензиями на "классовый взгляд" и выспренними фразами с кучей ссылок на классиков — субъективный идеализм самого мелкого пошиба. До провидческих снов предыдущего оратора — никаким боком не дорасти.

Начинается с двух априорных тенденций: к распаду (кишащей конфликтами) буржуазной семьи — и к становлению социалистических отношений в семье (про которые вообще ничего не известно). Почему нельзя строить социализм без семей — даже не спрашивайте! Брак — это свято! А разводы — из-за того, что "значительное число людей, состоящих в браке, еще не овладело его объективными и субъективными факторами"... Классический субъективизм беспросветного эмпирика. Дескать, недостаточно прониклись — оттого и беды. Экономические корни? — ну что вы! помилосердствуйте!

Сравнивать — нельзя! А то убедишься в тождестве... Тут и предыдущий автор храбростью не блистал.

Вывод из эмпирии — не заморачиваться с созданием экономики, способствующей человеческим, разумным отношениям, — а просто потребовать от всех "общественного поведения":

Расшифровка: к пьянству, к дебошу, насилию и т. д. То есть, все можно вытерпеть ради сохранения семьи! Продолжение списка:

Правильно! Брачный контракт, внутрисемейный торг, — но можно и акции на биржу, через опытного сутенера (ой, нет! брокера).

Опыт дзен-медитации, мантры и тантрические ритуалы... Особенно помогает задумчивое созерцание большого кулака — или комплекта кармы по совокупности статей кодекса.

Высоко сижу — далеко гляжу... Но закрываю глаза на уголовщину: бывают же "сложные и серьезные" ситуации! Прямая пропаганда семейного насилия (против которого сегодня модно демонстрировать борьбу). По сравнению с советскими — положительный элемент: ограничить деревенские и понятийные разборки, не дать соседям совать нос в чужие дела. Но исключительно на уровне благих пожеланий, абстрактных постулатов; типичная черта ползучей эмпирии: требовать чего то от объективности, вместо того, чтобы изучать ее и действовать в ней, используя имеющиеся возможности.

Предполагая, что общество ("коллектив") таки может влиять на "проблему развода", — рекомендуется все же поставить воздействие на солидное теоретическое основание, не довольствуясь (в отличие от россиян) одной лишь ходячей моралью:

Конечно, филистерские представления о женщине (рабыне добытчика-мужа) — верх непристойности (см. выше статистику о дележке детей при разводе). Бороться с биологизаторством надо, надо, и еще раз надо. Однако сама постановка вопроса на корню рубит серьезность теории: почему, собственно, воспитывать ребенка должны какие-то частные лица, а не общество в целом? Всякое право — атрибут классового общества, "родительское право" — сплошная буржуазность! Будет это перекошенная морда под вывеской "яжемать" или деловое партнерство в соответствии с кобсом и контрактом — никакой разницы. По любому, ребенок подвязан к родителям на основании биологической (или судебной) случайности — и это возводят в теоретический принцип:

И после этого не моргнув глазом:

Сначала повязали по рукам и мозгам — а потом требуют преодолевать "семейный эгоизм" и становиться "социально открытым". Спасибо хоть за упоминание антиобщественной сути семьи — когда клан гребет все под себя, живет по далеким от потребностей общества понятиям. Опять же, общество "должно". А где экономика и социальные условия, политика и бесклассовый идеал?

Поскольку озвучена мысль о биологической фатальности связи родителей с детьми, из области собственно человеческих отношений мы плавно перетекаем к дикой природе — и вынуждены рассматривать брак как медицинский факт. На это есть еще один теоретик, с творчеством которого нам предлагают ознакомиться.

Конечно, если похерить экономику — стремление вступить в брак попахивает нехорошим диагнозом. А стремление медикаментозно обосновать это стремление — вообще клиника. Но кое-кого такие подозрения нимало не смущают: автор четвертой статьи смело вступает в спор с автором второй — и первым делом безапеляционно заявляет:

Тут он радикальнее самих статистиков, которые честно признаются в ненадежности данных и трудностях интерпретации... После чего от строгой отчетности вдруг перепрыгивает к туманным спекуляциям:

Даже если это иногда и так — никакая медицина тут ни при чем; некоторые, конечно, называют любовь болезнью — но совершенно неизлечимой (вопреки инсинуациям Овидия). Чтобы окончательно добить остатки разумности — бесконечно мерзкая и подлая тирада:

Индивид — это представитель биологического вида. Человек, который желает видеть себя животным — не человек. Общество, конечно, и животных пристраивает к делу — но как средства производства, а не в качестве субъектов деятельности. Животные появляются животным способом, люди — человеческим. Но человеческое общение не имеет ничего общего с "социальными сообществами" (стадо, стая, прайд, улей, или еще какой-нибудь человейник). Это духовный акт — в который вовлечены движения очень и очень многих (в пределе — вообще всех) материальных тел (в том числе — биологические и социальные организмы). Но эвфемизм тут не просто из скромности: речь о том, что секс вне брака считается изначально порочным, — а альтернативные методы производства органики (искусственное оплодотворение, генные технологии, инкубаторы — или 3D-печать) сплошь от лукавого. Прямая угроза: не вступишь в "длительно существующее единство" — кое-кто постарается, чтобы жизнь на была "уравновешенной и счастливой". Чтобы лишнего не подумали — "единство" прямо назвали браком (напрочь отметая сколь угодно длительные неформальные отношения), причем признается только парное сожительство лиц противоположного пола. Гомики и лесбиянки — вне закона; множественные компании разных полов и бесполых существ — законодателя тоже не устраивают. Короче, старинный еврошовинизм, жажда прогнуть человечество под колониальный стандарт. Ну и, конечно, главным источником счастья объявлена природа (она на первом месте) — а общество у нее на подхвате: следит за соблюдением (конечно же, природных) законов. Оргазм — превыше всего!

Мечты о патриархальной моногамии тянут за собой рассуждения о ненужности внесемейных занятий женщине:

Пусть бабы сидят дома, ублажают мужиков, тянут на себе хозяйство, рожают детей и потом нянчатся с ними... Чего им еще надо?

То есть, мужик пользуется женой, регулярно отдает ей получку за вычетом заначки — и все согласны. Лепота!

В любви — никто никому не должен; это не базар. Никаких баш на баш. Теоретически, такое возможно и в семье — но труднее, ибо семья изначально коммерческое предприятие, а формы обмена регулирует классовая экономика, господствующий способ производства. И не надо нам про половые различия, которые, якобы, предполагают обмен; половая любовь — не торговля, а совместность духовного производства. Следуя классовой логике, можно предпраздничные хлопоты на кухне объявить биржевой активностью, принципиально невозможной без законодательного основания и надлежащим образом выправленного контракта. И заявлять, что здесь не место эгоизму. Если же за ужином при свечах следует секс — это вовсе не повод считать брак "высшей формой сексуального партнерства" (само выражение — воняет рынком; секс буржуи воспринимают лишь как разновидность торговли телом).

Тут мы плавно перетекли к следующему автору, трактующему разводную тематику "с педагогической точки зрения". С первых же строк нам дают понять: на о каких разводах не должно быть и речи!

Вот так: на всю жизнь. Кто разводится — тех сразу убивать! Автор, правда, всю дорогу путает брак с семьей: первое — правовой акт, устанавливающий супружество как правовое отношение (наряду с иными отношениями родства); второе — собственно сообщество, основанное, правда не на абстракциях любви и уважения (не путать с человеческой, свободной любовью, не вмещающейся ни в какие границы, тем более правовые!), а на отношениях формального (то есть, установленного правовыми актами, безотносительно к вопросам пола) родства. Путаница может быть следствием дикости и необразованности (как у большинства населения большинства стран) — но у пишущих теоретические книжки апологетов общественного неравенства это еще и намеренное смешение, призванное запутать обывателя, затемнить суть дела — и протаскивать самые реакционные взгляды под флагом заботы о будущем человечества.

Антиобщественный характер семьи заявлен открытым текстом: "замкнутое сообщество" — противопоставленное обществу в целом. Живет это сообщество по своим правилам (по понятиям) — и жестко пресекает все попытки от этого уклониться, требует "верности". Слова о "бескорыстной помощи" — намек на семейное насилие, принуждение к "совместной жизни", которая (в отличие от прочей экономики) не предполагает никакой компенсации за каторжный труд. Радуйтесь рабству — это и называется здесь (как и в традициях буржуазной пропаганды) "социалистическим мышлением". Ну а вообразить себе "всесторонне образование" в условиях семейной изоляции — можно лишь с большого бодуна.

Люди любого пола могут совместно проживать и без брака — и не только на выделенной (унаследованной, купленной) жилплощади, но и в разных городах и странах (на одной планете — или в одной вселенной). Расстояния совместности не помеха; иначе можно договориться до необходимости хирургическим путем сращивать тела вступивших в брак до полной неотделимости — и нет проблемы развода. С другой стороны, любить друг друга люди могут и без бумажек — тогда как брак лишь теоретически может "способствовать счастью, развитию личности" — но (по признанию автора) чаще становится "ареной борьбы". Чтобы бороться с борьбой — надо работать над собой:

Субъективизм чистейшей воды: семейные дрязги — от несносного характера, и достаточно пройти курс медитации или педагогического ликбеза, чтобы все наладилось, при любой экономике.

Как только семья выделена из общества и противопоставлена ему, остро встает вопрос о защите границ. Тут даже сексу приходится потесниться:

Автор допускает, что "упорядоченные половые отношения" возможны и вне брака (или в нестабильном браке) — и на том спасибо! Раз в неделю в борделе — самое оно. Существование таких отношений благотворно влияет на общественное развитие. Однако в браке — секс обретает воистину мистическое звучание: супружеская постель становится символом семейной изоляции, крепостной стеной, отгораживающей крепостных от внешнего мира, от общества, от свободных людей — от которых, чего доброго, можно заразиться свободой. Волей-неволей, приходится "уравновешивать" характеры (вроде скорпионов в склянке). А способности человеку даны, оказывается, чтобы ишачить на чужого дядю — а не творчески трудиться без оглядки на мнения со стороны. Именно такие способности семейная жизнь поощряет — и подавляет все остальные, собственно человеческие.

Тут автор спохватывается, что публично выбалтывать компромат про эти, столь дорогие господствующему классу, функции брака и семьи не стоило бы: обыватель должен воображать себе милые игры зверушек, организованные господами-селекционерами к максимальному удобству копулирующих:

Доказанная — кем? Лучшая — для кого? Подходящая — кому? Не говоря уже о том, что брак — вовсе не "форма половых отношений", а правовое (и следовательно экономическое) отношение (см. выше). Никакие кодексы не регулируют частоту оргазмов, предпочтительность поз или технику контрацепции.

Не очень понятно про магическую двойку. Допустим (хотя и без особых на то оснований), что брак удобен для парных сношений; тогда автор, как можно предположить, согласен, что для всех прочих половых связей (когда участников больше или меньше двух, без учета половых различий) брачные формальности не нужны. Не говоря уже о тех, чьи нравственные принципы недостаточно тверды (к сожалению, нет никаких указаний на используемую шкалу и способы измерения). Соответственно, вопрос о допустимости государственной поддержки для лиц нетрадиционной (или переменной) ориентации отнюдь не снят с повестки дня — тем более там, где все равны:

То есть, брак — лишь одна из опций для "достойной организации" секса; есть и другие, о которых теоретик умалчивает по причинам личного характера. А какой у кого пол — всем без разницы. Ради такого дела, автор даже готов встать на почву якобы марксизма:

Закручено с претензией! Но революционность намерений вызывает серьезные подозрения: вместо равенства как такового — ограниченное "равноправие" (абстрактно-юридическое равенство прав), с поправками на "фактические качества и возможности". В буржуинстве всякий имеет право нанять на работу кого угодно — однако по факту денег у рабочего нет, и приходится наниматься к буржую, а не наоборот. Если чернь вдруг возмечтает управлять государством — нет у нее для этого нужных качеств, и предоставлять возможности никто не собирается. Не говоря уже о занятиях балетом или теоретической физикой в компании крутых профессионалов — на досуге после смены. Из дальнейшего ясно, что о преобразованиях — просто шутка, и не надо принимать ее всерьез, как некоторые:

Конечно же устарел! Но нельзя просто "заменить" его (тем более когда никто толком не знает чем; это целая революция в отношениях людей, и прежде всего в способе воспроизводства человека — не в вульгарно-биологическом смысле, а по Марксу, как ансамбль человеческих (как производственных, так и духовных) отношений. Насчет "безрадостной ситуации" — очень откровенное признание: хорошее дело браком не назовут...

О каких обсуждениях идет речь, нам не ведомо; если это треп обывателей на кухне (хотя бы и академической) — грош ему цена. Можно лишь сожалеть, что мало в нашем обществе убежденных людей, занимающих твердые позиции по мировоззренческим вопросам и не боящихся выражать свои убеждения — а не только трепаться по поводу!

Сомнения как признак "возникающей неуверенности" — это очень глубоко! Но еще бы она не возникала, когда брак, столь долго ласкавший сердце мелкого субчика-собственника, традиционный оплот дикого барства в социалистическом мире, — этот брак на глазах трещит по швам и разваливается! И голосит сей изрядно перетрусивший субчик, и пытается хоть как-то спасти обветшалое здание буржуазного брака за счет утопических "усовершенствований" и "рекомендаций" — тщетно; приходится просто запрещать как "недопустимые" обобщения всего отрицательного в браке — но отрицательность от этого ничуть не убывает и все чаще режет глаз. Вконец отчаявшись, бросается мелкий буржуа в другую крайность, в дикий нигилизм и беспросветную анархию — с давних пор служившие последним пристанищем подонкам классовых сражений.

Где уж расслышать на таком фоне разумную, материалистическую, марксистскую речь! — засвистят, зашикают, шапками закидают. Но экономика молча делает свое дело — и рушатся стены семейных крепостей, и учатся люди быть людьми общества, а не родственниками или просто знакомыми. Этот процесс, объективный в своей основе, но столь болезненно выдавливающий классовое сознание и самосознание, не задержать, не остановить. Нашими сомнениями, и нашим трудом, — мы делаем историческое время.

То есть, поставить под сомнение все-таки можно (а куда денешься?) — но только там, где позволят сентиментальные буржуа, где вы не сорвете фиговый листок их "целомудрия" с нарочито запутанных, и потому якобы неприличных тем. Замалчивая, что брак не просто "социальный", а именно правовой институт, авторы протаскивают с черного хода вечность государства — а значит, и классовой экономики. Характер этого союза определяет рыночная конъюнктура — о чем бессовестно проговаривается терминология: об искренности говорят лишь там, где обычна ложь; верность — только на фоне измен; взаимопонимание — просто договорняк, рыночное партнерство; "внутренняя склонность" — соблюдение принятых в "приличном" обществе правил; стоит ли объяснять, что развитие личности измеряется в этом контексте ее рыночным весом (меновая стоимость)? — оно важно не само по себе, а ради "определенных целей". Другими словами, возражать против семейных клеток допускается лишь в плане профилактики нерыночных тенденций: на их фоне торгашеские (правовые) институты видятся в самом невыгодном свете, как помеха для человеческой духовности, разума. Поскольку же отречься от собственных корней буржуа не в силах — у западных утверждается цинично-контрактная трактовка брака, стряхивающая в навоз романтическую мишуру.

Ай как нехорошо ругаться про экономику при дамах! Может, лучше вообще про брак забыть — чтобы любви уже ничто не мешало? А то, ведь, чем приходится заниматься в семье — дележка собственности, сплошное нравственное уродство... Мелкому буржуа так хочется отгородиться от страшилищ-монополий, от жестокого и беспощадного бога, вечно грозящего "повлиять" на крошечный, но частный бизнес — залезть в карман, экономически раздавить. А буржуазная пропаганда всячески поддерживает иллюзии, превозносит "бескорыстную" любовь, отвлекая внимание от экономического варварства! Буржуям подпевают немецкие (и прочие) "марксисты".

Если на то пошло, как раз в откровенно буржуйских государствах брак прочен и вечен — там его родина и классовая опора. Размывание устоев семейственности возможно лишь по мере становления новых, бесклассовых отношений человека к человеку — вне рынка. А нам на уши вешают откровенную лапшу:

Нехорошо перевирать классиков! Где Маркс говорит о "враждебности"? Коммерция — да! Экономическая основа — обязательно! Но именно основа, намеренное опошление, а не враждебная слепая сила.

Враждебное влияние — это у них вообще на все... Но недурно бы и социализму повраждовать с браком и прочей семейственностью!

Насчет субъективизма — это к авторам книги. В буржуинстве все по объективным законам — что, конечно, ничуть не лучше (поскольку разум призван свободно изменять природу и себя, а не лепиться к одной из сторон в отрыве от других). Империалистические страны в плане "защищенности" ничем не отличаются от социалистических — только способы защиты у них разные. Откровенно рыночный вариант: спасение утопающих — дело рук самих утопающих; социалисты — предлагают спасение вскладчину: пусть добрый начальник нас полюбит — и даст мудрые законы, чтобы всем стало тепло. Вариант: все в руках божьих... Но фишка в том, что сама идея защищенности противопоставляет семью обществу — в том числе и "доброму" начальству. Для существования семьи действительно необходимо отгородится от "чужаков" — иначе не удержать ничего внутри. Поэтому барьеры строят с двух сторон: одни против протечек наружу — другие против хищнического присвоения; тот же рынок: поменьше дать — побольше взять. Чтобы изменить коренным образом, надо кончать базар — рушить границы.

Ай да мы! Ой молодцы! Сумели! — а что именно? Откат в крепостное право? Свободы людям не положено — надо рассадить всех по клеткам и запереть на веки вечные. От усердия аж заговариваются: брак вовсе не общность, а лишь способ создания формальной (иллюзорной) общности в целях борьбы с действительным единством. Почему-то человека самого по себе никак невозможно признать "ячейкой общества" и позволить ему представлять самого себя (а значит, и человека вообще, все разумное человечество)! Нет, кому-то зачем-то надо сколачивать семьи, банды, общины и прочие преступные группировки, живущие по своим (заведомо антиобщественным) понятиям. Всячески насаждать взаимное отчуждение, натравливать одних на других.

По всей видимости, Маркс и Энгельс не были "поборниками социализма" — поскольку ни к чему такому они не стремились. Скорее, совсем наоборот: их угнетала мысль о "постоянстве" какой угодно общности — крайне антидиалектическая идея! Устраивать жизнь на все времена — значит, отказаться и от экономического прогресса, — а это верный путь назад в пещеры (в том числе духовные).

Зато есть отношения не супружеские! Реально, уже в наличии. А брак — бог с ним: в условиях экономической отсталости придется терпеть неизбежность. Что право и мораль не одно и то же — авторам не известно. Брак — правовое отношение. А мораль — противозаконное давление на граждан, стадный диктат, принуждение к покорности по понятиям (вроде "опускания" новеньких в тюрьмах, по указке пахана).

И верно — своего значения он не терял. Только значение это совсем сморщилось: современная семья  — инородное тело, опухоль на теле культуры, помеха экономическому и духовному развитию. Но авторы, конечно же возражают:

Бедная и несчастная личность! — нет у нее ничего кроме брака, и больше заняться нечем... До чего семейственность довела! Полное вырождение.

Почему речь о совместной жизни двух людей? Вроде бы, семья может быть и больше... По всей видимости, работает классовая логика: есть правящая верхушка — а все остальные не люди.

Зачем отказ от уродства чем-то "компенсировать" — аллаху ведомо! По-человечески: отказаться — и все. На самом деле, конечно, заменить одно уродство другим — без проблем; но авторы не хотят ничего знать кроме брака — значит все остальное "нельзя".

Латать гнилье, лепить подпорки, — с воплями: ой, рушится! Дерьмо как ни усовершенствуй — это дерьмо. В чьих это интересах? Людям — интереснее избавиться от любых оков, следовать не кодексам и догмам, а собственному разуму. Эмпирионатурализм — всегда ограниченность и нетерпимость к малейшим попыткам изменить status quo. Именно это и собирается воспитывать немецкий педагог у несчастных детишек. Разумеется, только в семье — а где же еще? А семья впивается взором в общественную жизнь — и норовит отхватить, где плохо лежит, а потом юркнуть за брачный занавес, посмаковать "защищенность"...

Все дело, оказывается, в склонности! Кто-то чуть выше критиковал западных за "субъективные желания"... Но заметьте: не члены семьи — а именно семья; человек ничто — компания все. Интересоваться чем-то не по-семейному — можно и на санкции налететь. Что тем самым воспитывают в детях и взрослых? Правильно, чувство стадности, привычку идти за вожаком, стремление "отвечать требованиям":

Нормы, правила... Нет такого слова: разум. Про истину и ложь тоже расскажут вышестоящие инстанции:

Какие эвфемизмы! Матом ругаться — некультурно; давайте лучше займемся куплей-продажей — такая увлекательная игра! Мы будем правы — а вы будете нам обязаны...

Как будто права и обязанности существуют сами по себе. Платоновские идеи. Тем более нет речи про самостоятельное выстраивание отношений с другими. Однозначно: родители воспитывают детей. Наоборот нельзя. И тем более не заглядываться на самовоспитание. Для обывателя — ребенок не человек. Вот и вырастают не люди, а звери.

Звучит! Сделать педагогику еще основной специальностью — чтобы все владели полным арсеналом средств "влияния" и "направления". Плюс диплом по курсу "промывание мозгов". И цели — не расплывчатые, а вполне определенные: мозги должны быть чистыми.

Ой как высокопарно! Государство полностью устраняется от подготовки кадров — что зазря деньги изводить? Пусть процессы сами собой совершаются. Культивируем ясные и незамысловатые педагогические намерения — типа: ремнем отлупить. Учителей разогнать, школы позакрывать — и оставить только крутых теоретиков, буржуазных пропагандистов:

Достижимость — опять из области юмора; продуманность — реклама. Общая черта всех утопистов: решение любой задачи при помощи одной лишь пропаганды: разъяснить, уговорить общество на еще одно социальное снадобье — и никаких больше проблем! Это у них и называется "действенностью". А экономика — чур ее!

Вот-вот. Именно помощи! Это все, что могут позволить обществу защитники семейных крепостей. Вы помогайте — а мы внутри сами разберемся. И после этого:

Хороша взаимность! И что считать успехом? Точки зрения семьи и общества прямо противоположны. Но автор уже успел забыть о громких призывах, чтобы важнейшие "педагогические процессы" совершались "именно в семье". Флюгер развернулся по полной.

Будь это в не столь поганом контексте — можно было бы порадоваться. К черту семью! Есть личность — и есть общество. Если между ними не встревают коммерческие структуры — их интересы едины: это одно и то же, взятое с разных сторон. Воспитание становится делом всего общества — а значит, и каждого из его членов. Свободных, а не рассаженных по клеткам. Людей, а не зверей.

Читаем дальше — и теперь школа задвигает семью на обочину, допускает лишь крутиться на подхвате:

Про ведущую роль партии уже давно никто не вспоминает... Но плюс тот, что готовят в школе уже не ребенка (или подростка), а человека. Убрать слова про "молодость" — и получится принцип бесклассового образования. Только готовить надо не к наваливающимся невесть откуда "требованиям жизни" — а к активному преобразованию жизни, творческому труду. Не жизнь от нас требует — а мы добиваемся, чтобы она стала разумнее. Тем самым каждый воспитывает себя:

Нет у человека разумного никаких критериев кроме разума. Сознательно включиться — и действовать. Но для теоретиков всех мастей самое страшное слово — свобода. Чтобы кто-то сам себе голова — так не бывает! — какое же общество без начальства? Поэтому любое поведение они воспринимают не как явление человеческого духа, личности, — им надо обязательно втиснуть великие деяния в пошлую мораль или абстрактные теории:

Да — если мы говорим про "моральное безупречное поведение", про животность, следование законам стада. Нет — когда речь о разумном, человеческом, творческом. Безупречность — предполагает возможность порока; а разум не в чем упрекать! Не существует правильности самой по себе — и только разум подскажет каждому его неповторимый путь. Всякая теория ограниченна — а разум безграничен. И решения человек принимает не "с точки зрения нравственности" — он просто поступает разумно. И тогда мы уверенно цитируем:

Поскольку про высоты воспитания автор ничего толком сказать не может, он переключается на половое воспитание — традиционный предмет пошлых спекуляций. И тут же фейерверк пошлостей:

Именно, "кончается"! Стоит навесить на любовь перспективу семейного рабства — и любви больше нет. Опять же, любовь бывает разная. Если я люблю поспать до обеда — мне что, с кроватью в загс бежать? А если смотреть на звезды? — у них паспорта для наших штампов не очень подходящие...

Конечно, любовь к вещам неотделима от любви к людям, и на нее можно навесить брачные цепи: любишь конфеты — иди за кондитера; любишь цветы — за садовника; влюбился в теорему Пифагора — дуй за математика... Но любители клубнички почему-то не спешат браковаться с порно-звездами или проститутками. Половое образование, по смыслу, есть подготовка к половой жизни — приобщение к достижениям сексуальной культуры (включая технику безопасности) и воспитание уважения к половому партнеру. Никакого отношения к браку это не имеет. То есть, вообще. Воспитание "перспективных супругов" — это нечто иное: подготовка семейных рабов, машин для размножения и своего рода инкубаторов, где дитя будет отрастать до момента отчуждения от родителей (что, собственно и есть рождение еще одного члена общества). Разумного в этом мало — и прототипы запросто можно найти в мире животных; но если кого-то довоспитывали до скотского состояния — это не значит, что и остальные таковы, и в этом предназначение человека.

Ни черта вы не понимаете в любви! Классиков читайте, господа!

Оказывается, "истинная любовь" — это все та же купля-продажа: закупить на энное количество поддержки и помощи эквивалентное количество секса. Так на фига нам брак? Все на панель!

Ах, вот зачем ваше половое воспитание! У вас только и думают, как бы кого совратить — а если и не надеются, то грязно предполагают. Поэтому следует учить малолетних, что любые контакты сводятся к гнусным поползновениям, — и спрашивать в каждом случае согласия семьи. Со стороны виднее, что считать ранним; а сами думать вы все равно не умеете. Но если уж семья сподобилась подобрать шикарную партию для дорогого чада — будьте добры не трепыхаться, а покорно приспосабливаться к партнеру. И дальше совсем чепуха:

Что за наука имеется в виду — автор скрывает. Но мы видим, что эта наука целиком сводится к мнениям — и не слишком-то разумна:

Ну и чушь! Абстрактная теория сама по себе, не имеющая отношения к интересам людей. Будто можно хоть что-нибудь усвоить без эмоций и переживаний! Вспомните о традиционных мучениях школьников на уроках математики. Никто не научится сексу, рассматривая картинки анатомии половых органов; это надо пробовать. Выучить названия противозачаточных средств — вовсе не значит уметь ими грамотно пользоваться. Обучение в отрыве от практики — педагогический нонсенс, неизбежный провал. Более того, такие педагогические ляпы — верный способ спровоцировать нездоровую сексуальность там, где она вполне могла бы сформироваться в культурных границах. Но самое свинство — легко испортить людям жизнь, с детства вдалбливая в них идиотские представления о неизбежности брака и "естественном" разделении семейных ролей.

Взрослые объясняют любовь как самое прекрасное и одновременно человечное явление гетерогенно-сексуальных отношений двух людей. Как обычно, субъективизм отождествляет сны и реальность: если (теоретически) должны объяснять — значит объясняют... Замечательно противопоставление прекрасного человечному — до такого трудно додуматься! Но сведение любви к "гетеросексуальности" — это перебор. Как прикажете тогда квалифицировать любовь к Родине?

Спрашивается: зачем всюду выискивать безнравственность? Занимаясь сексом, мы просто занимаемся сексом — и нравственности это до фени. Общаясь с людьми — мы просто общаемся, не подковыривая партнера нездоровыми нехорошестями (занятие совершенно безнравственное), а наоборот, стараясь перенять все, что считаем разумным, человеческим. Да, неумение справляться с животностью — не украшает. Но огульные обвинения не научат культурности. Заклеймить вместо помощи — это как-то не по-людски.

Разумеется, последствия в половой жизни (как и в любой другой) бывают и положительными, и отрицательными; но считать последствия неизменным атрибутом секса — полнейшая глупость. Разумные люди используют всякий опыт (в том числе сексуальный) для того, чтобы научиться свободно направлять деятельность к тому, для чего мы ее затеяли, — контролировать последствия, а не обожествлять их.

Испорченность — это взгляд со стороны, отстраненно, как на вещь. Кто спрашивает мнений у куска мяса? Обратная сторона того же — надзор, навязывание поведенческих норм при полном игнорировании личных пристрастий. Из той же оперы — о допустимости обобщений. Кто у нас за допускающих? А наука — ничего не доказывает; она исследует, присматривается, сводит одно с другим. Кто и как это использует — кого и в чем станет убеждать — ученому (пока он остается в границах науки) задумываться не резон. Но если (как мы видели выше) науку считать ворохом мнений — есть и такое мнение:

Когда добиваются дружбы — тогда конечно. Это не зависит от пола. Если же речь о половой любви — тут изначально тело, и отложенное стремление ничуть не слабее бурной стремительности. Типичная черта морализаторского субъективизма — не замечать материи. Дескать, бродят внутри какие-то "искания" и "стремления" — возникшие из ничего, по прихоти — неведомо чьей... И общение сводится к обмену этими виртуальностями, за которыми не стоит ровным счетом ничего. Стоит ли удивляться, что такие "дружбы" разваливаются при первом же серьезном натиске извне? Разумеется, раскритиковать и отринуть — не самое разумное решение. Субъективизм — зеркало зарождающихся в обществе идей о духовности как принципиальном отличии человека от природы, о развитии разума в переплетении собственно духовных процессов. Но в условиях классового общества такое самосознание приобретает извращенные, рыночные формы: вместо неразрывной связи материи и духа — противопоставление одного другому. Оторванному от плоти духу не на что опереться, кроме столь же беспочвенных мнений толпы, пошлой морали (которую здесь выдают за науку). Тогда любые телесные контакты (безотносительно к сексуальности) воспринимают как осквернение платонической идиллии — бьют в набат, требуют принять меры...

Про "усиливающиеся ласки" — это прямо-таки по американской бейсбольной метафоре: пробегаем от одной базы к другой (взгляды, поцелуи, петтинг, язык и рот...) — вплоть до финальной стадии, home base (в нашем контексте можно усмотреть и намек на брак: повязать половой акт с правовым). Конечно же, все совершенно "естественно": дикая природа — что с нее возьмешь? Об отличии собственно человеческой нежности от острых ощущений — кое-кому догадаться трудно. Но самое забавное — что все это предполагается совершать под неусыпным воспитательским надзором, и кроликовод всегда может либо подтолкнуть зверушек друг к другу, либо придержать по углам. Глупые они, зверушки, — и не знают, что можно и чего нельзя...

Но дальше — совсем прикольно: оказывается, воспитатель должен вдохновлять воспитанников личным примером!

То есть, показать салажатам виртуозную технику во всем блеске! Делайте как я — и не ошибетесь. А если воспитатель недовоспитанный, или какие-то органы (по естественным причинам) не сработали, — его "усилия" будут напрасны (про возможность отрицательного влияния стараемся даже не думать).

Не подумайте, что мы против полового воспитания непосредственно в процессе! Научиться культуре секса по книжкам — все равно что играть на скрипке только в своем воображении. Или мужиков учить теории тампакса. Или объяснять про туалетную бумагу кашалоту. Чтобы воспитывать культуру поведения за столом — нужен, как минимум, стол. И не в учебном исполнении (с муляжами продуктов), а регулярно и разнообразно. Вот, замечательная фраза:

Но именно этой практики лишает людей ханжески-лицемерное "половое воспитание"! Даже эта (продвинутая) формула — насквозь пропитана филистерством: не бывает у разумных людей никакой "правильности", и учатся они тому, что им нужно, — а не абстрактной нормативности.

Последующие откровения педагогической мысли прочно вгоняют в ступор даже закаленного бойца.

Новое слово в теории! Оказывается, брак вовсе не создает семью (а что тогда он создает?) — а семья "возникает" только при размножении. Конечно, хозяин — барин, и можно теоретизировать сколь угодно абстрактно. Но если таки заглянуть в кодекс — даже бездетные супруги позиционированы там как семья, и если им вдруг приспичит повозиться с детьми — они вправе усыновить кого-нибудь, или взять на воспитание. А не заморачиваться репродуктивной физиологией.

Но фундаментальная наука на этом не останавливается: нам кидают лозунг, от которого шесть дыбом и мурашки по коже:

Вот так. "Поглощают": был человек — и нет его больше... Вероятно, в классовой практике так частенько и происходит — и нужен институт семьи господствующему классу во многом для того, чтобы загнать рабов в такие рамки, когда им просто некогда будет мечтать о свободе — под гнетом тяжких проблем семейного быта. Но пропагандировать такую деградацию личности, когда все помыслы сводятся к поддержанию узости и ограниченности, чтобы всеми силами отбиваться от огромного, необъятного мира, — это законченное свинство!

Чтобы людей поглотить сразу и всех — надо поторапливаться: при малейшей возможности — в омут головой! А возможность — дело тонкое: желательно сначала построить свою процветающую фирму (домашнее хозяйство) — чтобы предложить столь же процветающему партнеру взаимовыгодный картель. Не знаем, что видится достаточным основанием автору статьи; у советских это "квартира—машина—дача", а кому-то нужна вилла на море, личный самолет и замок среди элитных виноградников.

Оговорок столько, что отбрыкаться от брака не составляет труда: на ноги вставать можно всю жизнь, искать подходящего партнера — тем более (тем более, что решить, кто кому подходит, можно лишь задним числом). Так что если ребята хотят любить, а не жениться, — на здоровье, прокрастинируйте в свое удовольствие.

Фантастическая помесь вульгарного биологизаторства с классовой патриархальностью и мещанской моралью:

Предполагается, что мать — всего лишь организм, от которого некто отпочковался; приемные матери не в счет — крестные и духовные тоже. Что такое "хорошая мать" — решает главный на малине, под вывеской "общественное мнение". С другой стороны, предполагается, что семья невозможна без мужика, полновластного главы. Мать с ребенком — уже не семья. Зачем нужно плохую семью (а семья — это всегда плохо) чем-то заменять — нормальному человеку невдомек. Пусть бы каждый сам по себе, как полноправный член общества — а не через навязанных извне посредников...

После столь напряженных занятий "педагогической" наукой — немудрено и забыть, о чем писано в начале статьи, где развод отметается со всей возможной решительностью. Стоит призвать на подмогу господина филистера — и он быстренько перевернет все кверху каком:

То есть, довести до стадии громкого мордобоя, повеселить публику, — а потом разводитесь за милую душу! Опять-таки, абстрактные условия допустимости развода — допускают любые оценки "степени разлада" и делают практически неизбежным вмешательство третьих лиц. Но вовсе не тех, что здесь красноречиво подразумеваются. Вероятно, это больная мозоль: дальше — долго и задушевно про секс на стороне.

Когда супруги намертво прикованы к совместно нажитой постели — это тюремная гармония. Показательно сращивание права с уголовщиной, жизнью по понятиям: закон вообще ничего не говорит о допустимости или запрете секса вне семьи — но суды (вместо того, чтобы решать по закону) трактуют "измены" как тяжкое правонарушение, фактически аннулирующее брачный договор! По закону — нет у судов такого права. В конечном итоге, автор это чувствует и призывает: ребята, давайте жить дружно! Да, конечно:

Не надо превращать любовь в рынок — и требовать "эквивалентного обмена"; тогда базар об "обмане" вообще неуместен. Но классовое сознание не может не заниматься поиском происков — спихивать вину на первую же оказию. Остается держать удар — хорошая мина при плохой игре. В таком понимании, "житейски умный" — это матерый торгаш или круглый дурак (в любой комбинации). Реальные кореша на подколы не обижаются — а просто подкалывают в ответ. Примите походы налево как должное — как повод для анекдота, а не для мордобоя. Нет брака — нет и измен; похождения на стороне лишь подчеркивают факт существования брака — а значит, утверждают его отрицательным образом!

Заключительная статья сборника (Любовь, брак и семья в духе социалистического гуманизма) как бы подытоживает все свинство и мерзость предыдущих. Редкая по концентрации дикости и тупости, по наглости и буржуазности, подтасовка всего, что только доступно, — смесь животности и рынка... Это даже не капитализм — а половой фашизм, ультимативное требование и насаждение патриархальной моногамии как обязательной для всех пожизненной каторги — все остальное напрочь отметается. Уже заголовок первого раздела:

говорит сам за себя, заодно выставляя социализм обществом дикарей, послушных рабов. Если и в остальных аспектах идеологии господствует та же линия — у граждан ГДР были все основания с надеждой смотреть на вывешенные вдоль берлинской стены буржуазные конфетки в ярких фантиках. Там хотя бы базар в открытую, и остается хоть мизерный — но шанс. А тут, пожалуйста: Кодекс законов о браке и семье — где с места в карьер:

Уж на что советский кобс далек от разума — но здесь совершенно непроходимое болото. Как только семья объявлена "наименьшей ячейкой" — человек сам по себе членом общества быть не может: любые отношения человека с обществом должны быть опосредованы семьей. Поскольку же в этой "ячейке" неизбежно воспроизводится классовое расслоение, речь идет о семейном рабстве, когда одни члены этого микрообщества диктуют свою волю другим. Брак, заключенный "на всю жизнь", — чудовищная глупость! Тогда развод оказывается началом новой жизни. Эвфемизмы про "особо тесные отношения" — фактически выводят секс из сферы правового регулирования (нет такого понятия в кодексе — и говорить не о чем!); сказки о взаимной любви — вообще пустой звук (впрочем, оно и у советских не лучше). Но на этом гнилом основании — редкая по мерзости тирада о браке и морали:

На все лады, снова и снова: "на всю жизнь", "пожизненно"... Для вящей убедительности — поскольку других аргументов нет. Нормальность — это всего лишь официальное признание (хотя ни то, ни другое не имеет ни малейшего отношения к разуму). Без документа — совместно что-либо делать запрещено! То есть, по сути, запрещено жить — ибо человек (разумное существо) не может существовать иначе как в совместной деятельности. Пункт об одобрении со стороны "общества" — прямо натравливает ревнителей морали на инакомыслящих, открывает охоту на ведьм — при полной государственной поддержке. Без обиняков, супружество объявлено "долгом перед обществом". Верх цинизма — требование не просто подчиняться государственно-обывательскому давлению, а еще и радоваться пожизненному сроку, и убеждать друг друга, что иначе и быть не может, раз только об этом дозволено мечтать. Делать правовой нормой "чувственные отношения" — предел дикости. Придется эту чувственность постоянно показывать и доказывать: всем дозволено измываться над интимностью, совать грязные лапы в самые укромные уголки. Кончается все, как и следовало ожидать, грубой экономической необходимостью: дележка имущества и разделение труда, вынужденная забота о детях (только "общую" — по отдельности людьми быть не полагается!)... По поводу равноправия, как нам тут же поясняют, — это шутка:

Глупое наукообразие — чтобы прикрыть типично буржуазный выверт: вовсе не обязательно буквально воспринимать громкие фразы! — пусть все хорошее будет (у вас) только "в тенденции", морковкой перед носом (или конфетками вдоль берлинской стены).

Далее — авторы всей компанией насилуют Энгельса. Он, конечно, иногда сам подставляется — но надо же хоть как-то придерживаться духа и буквы, раз уж взялись говорить о "блестящей, и сегодня не потерявшей актуальности, работе"! А нам нагружают уши:

Насчет уничтожения частной собственности — малость поторопились. Госкапитализм — тоже капитализм. Но насчет принуждения — ворох двусмысленностей. С одной стороны, выделен курсивом отпад только экономического принуждения — не исключая каких-то иных форм (например, обывательской морали и религии). С другой — нас не собираются принуждать к "традиционной" моногамии — зато можно принудить к "нетрадиционной"; поскольку же отличие одного от другого устанавливают власть предержащие — объявить новизной можно что угодно, всего лишь меняя декорации для той же пьесы. Такова подлая сущность всякого реформизма: вместо выдавливания гноя — приукрашивание гнойников. Изобретая какие-то "улучшенные" моногамии — задвигают подальше задачу полного уничтожения семьи (в частности моногамной) как одной из древнейших форм отношений собственности; не истребим семейственность — из нее неизбежно вырастет классовая экономика, во всей неприглядности.

И это выдается за "полную свободу при заключении браков", о которой якобы говорил Энгельс! Вспомним хотя бы, что женщина вовсе не "стремится" в семейное рабство — ее силой туда запихивали несколько тысяч лет (о чем Энгельс, конечно же, упоминает). Фраза насчет "привлекательности" — антиисторичная чушь! В каждую эпоху своя привлекательность; в частности, для буржуазок хороший капитал и деловая хватка — делают привлекательными мужиков, далеких от идеалов альфа-самца или романтического слюнтяя. Помечтать про себя, пофантазировать — это сколько угодно; а замуж хочется — чтобы как за каменной стеной (см. у предыдущего оратора про "защищенность" и необходимость до брака "встать на ноги"; да и сами ниже о том же). Данте обожествлял свою Беатриче — но женился по расчету; если вдруг интересовались мнением женщины — то ставили ее в такие условия, когда выгодная партия напрашивалась "сама собой". Если кому-то кажется, что при социализме оно было иначе — разуйте глаза! Здесь неуместны абстрактные оценки ("хорошо — "плохо"); это классовая реальность — и классовый человек. Только на этой материалистической платформе имеет смысл обсуждать просвечивающие сквозь дикость искорки духовности — предвестия свободы и любви.

Смешная наивность — "доказательство отцовства". Гляньте в кобс: по закону, дети, рожденные у официально зарегистрированных супругов автоматически считаются их детьми — и доказывать придется лишь в случае серьезных сомнений и достаточных средств, чтобы покрыть судебные издержки и услуги ловкого адвоката. Учитывая, что здоровый образ жизни в классовом обществе стали пропагандировать лишь недавно (и то лишь в качестве продвижения чьих-то товаров и услуг), — внешность ребенка совершенно не аргумент. Так оно оставалось на протяжении многих веков; интрижки на стороне становятся поводом для скандала лишь там, где есть шанс отхватить лакомый кусок, перетянуть на себя одеяло.

Терпеть внебрачные похождения супруга женщине по любому придется — если в одиночку она детей не вытянет (а на государство надежды ноль). Зверства "общественной морали" обнажают и советские теоретики, и соцстрановские: проще терпеть мужа на стороне, чем травлю со стороны соседей, знакомых, или заправил семейного клана. Про отказ от "совершенствования собственной личности" в угоду интересам мужа — далеко ходить не надо: см. выше "медицинские" суждения о том, что современной женщине работать не следует — лучше мужика как следует ублажить. Если такое пишут в официальной (прошедшей цензуру) публикации — что говорить о массовой "морали"!

Так "традиционное" — или "экономическое"? Видимо, и то, и другое. Вышеприведенная цитата из немецкого кодекса — это оно и есть, прямое и косвенное принуждение...

Здорово! Сначала милостиво разрешаем людям любить друг друга (даже в браке — хотя без него сподручней); потом тут же перечеркиваем надежды: под любовью следует понимать не любовь, а указания сверху (мы "должны" понимать правильно!). Тогда, конечно, можно что угодно утверждать. Чем авторы бессовестно пользуются, преподнося публике образчик махрового эмпирионатурализма:

Тут что ни слово — перл воинствующего идиотизма. С ходу записали человека в животный мир — "существо биологическое". Тогда можно разводить про "естественность": дескать, в основе всего (по крайней мере длительное время) — "соответствующие влечения и стремления"; это, так сказать, фрейдизм наизнанку: у Фрейда общественное в человеке по-иному окрашивает биологические отправления — а здесь личность выводят из биологии. Привычка изъясняться вульгарными эвфемизмами — из той же филистерской морали, которую авторам так хочется насадить вместо культурности. Но назвался зверушкой — не говори, что не дюж! Оргазм — это, оказывается, дар природы, мистическим образом превращающий копуляцию в "социальное партнерство" (любимый слоган капиталистической пропаганды), — и никакая экономика тут вообще ни при чем! Движущая сила истории — стремление "давать наслаждение друг другу"! И это у них называют марксизмом... И это они называют любовью.

Позвольте поинтересоваться: с чего ради сексуальные партнеры вдруг воспылают интересом не к своим половым органам, а друг к другу? Вон, зверушки всех мастей партнерствуют миллионы лет — так хоть бы у кого прорезалась гражданская ответственность в форме посещения загса! Выходит, не физиологические процессы становятся социальными — а наоборот, общество меняет физиологию таким образом, чтобы поставить ее на службу общественному производству, а через это и развитию духовности. Трахать жену (или проститутку) без любви — обычное дело; только высочайшая культурность делает секс продолжением духовного общения, половой любовью.

С другой стороны, партнеры бывают разные — иногда вообще без пола (хотя, конечно, целомудрие немецкого писаки не выдержит наблюдений за играми собак и прочих развратных существ). В конце концов, почему нельзя "дать радость" самому себе? — тем более сегодня, когда на это работает индустрия секс-игрушек и порнофильмов (включая элементы "дополненной реальности"). Это очень даже "дает возможность сладострастного удовлетворения" (и многие вообще не хотят связываться с какими-то партнерами). Что же тогда — с самим собой в брак вступать? Опять же, если таки есть повод влиться в коллектив — можно и больше двух: наслаждения при этом могут быть острее — хотя, конечно, на вкус и секс никакие сапоги не пара.

Если серьезно, имеет смысл поинтересоваться происхождением оргазма у людей — поскольку биологическая наука, вроде бы, указывает на отсутствие чего-либо столь же грандиозного у животных. И тогда мы сразу приходим к прямо противоположной картине: не оргазм рождает любовь, а наоборот, возможность оргазма появляется по мере развития собственно человеческого (духовного) общения, выходящего за рамки производственных нужд. Оргазм — такой же продукт деятельности, как и любые другие перестройки органических процессов под влиянием общественных связей (движение руки, речевой аппарат, изменение динамики нервных процессов). Органике оргазм не нужен. А у человека существуют аналогичные явления, весьма далекие от постельной жизни. Например, творческий экстаз, вдохновение. Или стремление к идеалу, жажда переустроить природу и общество на новых, более разумных принципах. Эти порывы (как и оргазм) не только не обеспечивают устойчивости метаболизма — но иногда и полностью разрушают его, ведут к гибели. А в условиях классового общества — могут проявляться и как коллективизм, мотив для образования устойчивых общностей (аналогичных семье); такие формы лишь отчасти способствуют духовному росту — и очень скоро начинают его тормозить (подобно всяческой семейственности).

Говоря о механизме бурных эмоциональных всплесков, можно провести аналогию с усилением слабых сигналов в физических приборах (триггеры, фотоумножители, счетчик Гейгера, лазеры). Коллективные эффекты приводят к тому, что единичное событие вызывает мощный резонанс, лавину других событий; чтобы это стало возможным — среда должна быть выстроена определенным образом, сенсибилизирована; именно такую преднастройку обеспечивает далекое от утилитарности человеческое общение. В любви люди проникаются друг другом — и малейшее духовное движение у одного тут же вызывает отклик у других, что создает сильно положительную обратную связь и превращает обычные реакции во взрывные. Поэтому оргазм у людей зачастую не требует копуляции как таковой — и наоборот, типичная проблема сексуально равнодушных — отсутствие оргазма даже при очень долгой стимуляции.

Как только мы связали оргиастические состояния с движениями духа — становится понятным резко отрицательное отношение церкви к сладострастию. Начальство вполне удовлетворилось бы животным сексом у рабов — не предполагающим никакой духовности. Делать детей можно чисто механически — и даже без секса, путем сдачи семенного материала. Если у низов отмечается продвинутый интим — это верный признак, что какие-то элементы классовой иерархии вышли из-под контроля и вся махина рискует рухнуть в любой момент. Вот вам и общественная функция классовой морали, религии и права: борьба с разумом во всех его проявлениях, в любых сферах бытия.

Вернемся к поборниками сладостей в паре. Попытки припутать Энгельса не блещут результативностью — и бьют рикошетом по вожделенной моногамии. Авторы поясняют, что Энгельс якобы понимал под половой любовью:

Но человеческая чувственность все стремительнее расширяется, она бесконечно разнообразна — и место половой любви в этой вселенной совершенно ничтожно. Человеческие наслаждения — только у людей; чем обширнее культурный кругозор — тем утонченней чувственность, и ей уже недостаточно формальных отношений — важнее творчество, выход за рамки любых стандартов и норм.

Спишем странности грамматики на неловкость переводчика. Но здесь нам недвусмысленно показывают, что брак и любовь не только не предполагают друг друга — они противоположны! Нет необходимости в пожизненном заключении — ни по закону, ни без! И стремиться в семейное рабство разумному человеку, конечно же, не следует. Это, кстати, раздвигает границы жизни: мы уже не связаны телами каких-то зверушек — и можем любить через века. Но буржуазный теоретик не в состоянии представить себе ничего кроме рынка, товарного обмена, который буржуи объявляют (конечно же) "естественной" потребностью, а следовательно, уже не человеческой.

Рыночная "любовь на всю жизнь" — логическое противоречие. Для рынка нет ничего "святого" — он разрушает любые связи, если на них уже нет возможности наварить. Как только мы начинаем мыслить в категориях "получить — дать", на горизонте маячит неотвратимый кризис. В любви человеку безразлично, кто кому и что дает; в ней не бывает равенства, "эквивалентов", — есть тождество, неразрывное единство, где просто невозможно ни брать, ни отдавать — поскольку каждый из любящих уже и есть все, в полном объеме.

Разговор о приукрашивании — это из области рекламы. Тогда "интимное социальное единство" есть разновидность картеля: за счет теневых договоренностей, участники упрощают движение активов внутри группировки — и в частности экономят на рекламе, — что дает монополии рыночные преимущества перед прочими игроками. То есть, на публике надо соблюдать приличия — а дома можно быть свинья свиньей. Легко видеть, что в экономическом плане это возврат от свободного рынка к рабству — на этот раз семейному. Семьи современных богачей в большей степени сохраняют рыночный характер: их члены могут быть относительно независимы (как члены картеля); семьи низов — беспросветная кабала.

Если все это вывернуть наизнанку, истребить логику "ты мне — я тебе", за уродскими формулировками обнаруживается и здоровое зерно. Классовое общество препятствует духовности человеческих отношений, навязывает формальность и взаимную отчужденность. Чтобы сохранить в себе человека — надо отгородиться от внешнего давления, выставить против него такую же формальную силу, — и пока одна грязь воюет с другой, получить передышку, укрепить дух. Как лесной пожар гасят встречным палом. В этом смысле возможно говорить о браках по любви. Да, семейная любовь — это рыночно извращенная форма; в этом разрушительном огне легко спалить себя. Но разум не вне этого мира — и он использует каждую возможность для вытеснения дикости и накопления зацепок для человеческой культурности. Точно так же, идеи материалистической философии духа проникают (хотя и в извращенной форме) в писания буржуазных "мудрецов":

Здесь все наоборот: не любовь "проникает в социальную сферу" — наоборот, общественная сущность человека проявляется как любовь (например, половая), главный механизм личностного развития.

Про обогащение — это из рынка. Однако прочное "сообщничество" ни по какой логике не предполагает брака:

Даже идиоты вынуждены отступить перед фактами! Любовь есть — и она свободна. Было бы личное согласие — и экономическая база. По большому счету, число два — тоже не указ. Тут авторы ужасаются собственной дерзости — и начинают изворачиваться:

И это "новое содержание"??? Маски сняты! Семья — репродуктивный конвейер (для бедных) или механизм наследования (у кого есть, что наследовать). Но при чем здесь моногамия? Детей плодить можно и без семьи, и в публичных домах. Воспитывать — в приютах. Денежки передавать — по завещанию. Короче — вариантов тьма! Однако бездетные семьи — красная тряпка для филистерской морали.

Такая любовь существовала во все времена — и решает здесь вовсе не медицина. Мужчина и женщина могут обойтись без физиологии — что уж говорить об остальных ликах любви!

Имеется в виду якобы сказанное в беседе с Кларой Цеткин:

Ленин позерствует перед дамой — и несет всякую чушь (об этом подробнее в соответствующем месте). В принципе, фразу можно понять как призыв не делать детей без оглядки — учитывать собственные возможности и задачи момента. Тогда уместна оговорка немецких авторов: там, где есть желание иметь ребенка (тоже, между прочим мерзость: это же человек, а не имущество!). Но вульгарное фразерство удобно подпилить — как и "блестящую работу" Энгельса:

Ой ли? Если "руководители" и "воспитатели" сплошь "психологически неполноценны" — тогда конечно. А если родители тоже такие?

То есть, если само не клеится — будем соединять насильно. На веки веков. Чтобы было не расторжимо "без особого труда". Выходит, что человеческая любовь — не является "социально значимой"; классовое общество придает значение только тому, что допускает эксплуатацию человека человеком — например, в форме "полового партнерства". Такие отношения значимы для господствующего класса — это его право. Когда функция принуждения делегируется государству — она вовсе не утрачивает эксплуататорский характер: государство — инструмент классового господства. Поэтому "официальный союз" (как и другие институированные формы человеческих отношений) — выражает не важность чего-то для общества в целом, а всего лишь классовый диктат, способ ограбления масс правящей верхушкой. В данном случае — речь о воспитании детей, платить за которое (создавая не "психологически", а экономически полноценные условия для полностью общественного воспитания) буржуи не собираются — и тем самым тянут деньги из народного кармана.

Здесь сквозь маску субъективизма проступает волчий оскал капитала. Оказывается, "понимание" — это просто покорность, которую власти собираются культивировать не только прямо, силовыми (правовыми) средствами, — но и косвенно, насаждая зверскую морали, пресекая всякие поползновения обрести свободу. Моногамия тут ни из чего не следует — это требование от фонаря (потому что верхам так удобней). В других странах точно так же регулируют полигамный брак — а в очень продвинутых буржуинствах в законе целый зоопарк "нетрадиционных" семей, никаким боком не похожих на буржуазную моногамию XIX века.

Как мы видели, фактор только один: желание господ вечно сидеть на шее у рабов. И мы также видим, что социалистические страны далеко отстали от передовых капиталистических держав — что социализмом называют недоделанный, полуфеодальный капитализм. Всяческие "гуманисты" — критикуют капитализм не с точки зрения будущего, а из прошлого, из стана закоренелых крепостников: дескать, раньше порядок был — и заботились баре о своих людишках, обеспечивали им "защищенность" под барским крылышком... Гуманизм (в том числе "социалистический") сводится к призывам строить "капитализм с человеческим лицом" — эклектическую смесь рыночной экономики и феодальной иерархии. Апологеты крепостного брака выдвигают в качестве оснований букет дичайших суеверий (которые они же в массах и воспитали).

Полная чушь! Семья уродует ребенка, учит быть против всех "чужаков", воспитывает антиобщественные склонности, подрывает способность общаться с другими как с людьми, а не рыночными конкурентами или партнерами. И самое главное — семья воспитывает забитых рабов, не знающих вкуса свободы и даже не помышляющих о мире без цепей.

От кого защищается семья? От людей — от разума. Круговая порука никогда не обеспечивала "экономической и социальной надежности": это союз зверей, а не людей — скорпионы в банке, готовые в любой момент сожрать друг друга (но на публику — показное благообразие).

Правильных для кого? Почему люди должны тупо тянуть общую лямку, а не творить сами себя, сознательно вырабатывая приемлемые для них принципы (но не "нормы"!) человеческих отношений? Классовая подоплека тезиса — отрицание классовой борьбы, априорное признание спущенных сверху норм единственно правильными и вечными.

То есть, обществу важно воспитывать законченных подлецов: на людях такие соблюдают приличия — но дома они "свободны от табу" и могут распоясаться как угодно. Когда хозяева разрешат хамство по отношению к неугодным ему элементам (диссидентам, конкурентам, вражеским нациям) — слуги уже готовы оттянуться по максимуму, теряя даже подобие человеческого облика. С другой стороны — людей приучают к вечным табу: дескать, это норма общественной жизни, иначе нельзя!

Предполагается, что читатель уже забыл, что несколькими страницами выше это говорилось не о браке, а о любви — которая вовсе не требует брака (тем более моногамного и на всю жизнь).

А внебрачная любовь — грех-с! Недостойное добропорядочного буржуа проявление чего бы то ни было. У кого денег не меряно — тем, конечно, все дозволено. Остальным — даже платонически любить вредно. Чисто феодальная накладочка с "потребностью в признании": это для рынка важно себя рекламировать, выставлять в выгодном свете перед самой широкой публикой; "гуманисты" ограничивают признание только узким кругом: даже на мгновение возжелать признания общественного — все равно что прелюбодействовать, освободиться от семейных цепей; такие порывы могут слишком далеко завести!

По недосмотру (вероятно, утомившись от беспардонной брехни), авторы цитируют Германа Канта (роман Империя):

Здесь все против брака — даже "гражданского". Не устраивать дурацкие "ячейки" — а общаться по-человечески, как одно разумное существо с другим. Без запретов, без правил и норм. Свободно. Только тогда людям ничто не мешает "подходить друг другу" — быть друг другом, любить.

В качестве бурного финиша — попытка изобразить из себя больших диалектиков. Дескать семейная жизнь исполнена противоречий...

И то, и другое — от дикости, от недоразвитости. Почему надо радоваться зверушкам собственного изготовления — а не всем прочим? Почему не сделать этот продукт полностью общественным? — чтобы не глупо радоваться, а работать по плану. Соответственно, если растить детишек всем вместе, а не в клетках, — ни о каких жертвах и речи нет.

В любви неуместны никакие оценки — это не рынок! Нет в ней ни достоинств, ни недостатков. Точно так же, отстраняться от любимых, делать их внешним объектом (предметом познания) — значит, убивать любовь. Мы любим не "другого" — мы в наших любимых, а они в нас.

А это, пардон, артефакт семейственности! Когда человек в полной мере, напрямую становится членом общества (а не через посредство каких-то коллективов), ему вообще не нужно никакого "престижа" — его в культурном целом никем не заменить. Но и в любви люди напрямую становятся друг другом — и достижения одного есть непосредственно достижения другого; откуда возьмется конкуренция? Но если между людьми воздвигнуть барьеры семейных ролей ("обязанностей"), и отделить внутрисемейное (антиобщественное) от общественного — противоречия тут как тут, перерастают в конфликт, в семейные разборки и размывание границ семьи; отсюда еще одно противоречие:

Ребята, учите логику! Даже не диалектическую, а заурядно-школьную. Как только мы отделяем то, что в браке, от того, что вне брака, — это автоматически означает существование чего-то внебрачного (хотя бы в качестве тенденции). Будут это сексуальные связи, пиво с корешами или трудовой энтузиазм — никакой разницы. Это обратная сторона брака (не только моногамного) — и никакой силой одно от другого не отодрать.

Означенный список — форменное издевательство над диалектикой. Вечные и неизменные противоположности, без единого намека на переход одного в другое. Тем более не предвидится разрешения, снятия противоречий: в болоте на все времена.

В качестве иллюстрации к пункту о неверности — берлинская и американская статистика: налево ходят примерно четверть жен и около сорока процентов мужей. Причем у молодежи чаще — и темпы эмансипации женщин растут. Как вы полагаете, какой из этого можно сделать вывод?

Поставить памятник. За недостижимые высоты теоретической мысли, маразма и черного юмора. Исчезновение различий между полами — очень круто. Вероятно, оно так и должно быть в мире, населенном только роботами, — но мы проглядели, когда оно таки свершилось.

После этого продолжение заигрываний с диалектикой уже не впечатляет. Ну, тянут верность и привычка брак в разные стороны — дело житейское... А дети, дескать, скрепляют брак пока маленькие — но делают его бессмысленным, когда выпорхнут из-под родителей, сами обзаведутся хозяйством и потомством. Если отношения людей держатся только на производственном плане — может, и не надо лезть в кустари, а лучше воспроизводить население индустриально? Страдания от пустоты — сродни известному синдрому post partem. Пережиток собственнического отношения друг к другу. Животность, возведенная в культурный канон.

Как положено по социалистическому уставу — несколько страниц на критику буржуазных теорий. Хотя критикой это назвать трудно — сплошная солидарность. Например, с концепцией Освальта-Коле: раскрепощение половых отношений (но без брака таки нехорошо!) в связи с прогрессом в противозачаточных средствах ведет к уменьшению количества неврозов, проистекающих от страха перед нежелательной беременностью. Пристальное внимание к персоне Десмонда Морриса (автора Голой обезьяны — глупейшей книги всех времен и народов) можно понять: авторы ближе к началу подхватили и углубили моррисовскую трактовку оргазма — объявили первопричиной общества и культуры. Моррис для них недостаточно радикален:

То есть, кайф должен быть не от секса — а от простановки штампа в паспорте; хотя радости людям дозволены только физиологические ("из чисто биологических факторов"), оргазм таки не может увековечить рабство — и требуются средства покруче (нагайка права и морали).

Полностью присоединившись к обывательским представлениям о неотделимости брака от ревности (см. выше о "тенденции" леваков), авторы и здесь усматривают вечную и неизменную "диалектику":

Завуалированное признание неистребимости классовых обществ, с их собственническими инстинктами. А человеческая любовь выше всего этого — и нет у не никаких притязаний.

В конечном итоге все опять возвращается к экономике. Больше в качестве курьеза — теория Хафнера: "брак на время", "сексуально-экономическое самоуправление". Нельзя же, в самом деле, отрицать обязательности брака на всю жизнь! Шведский опыт межсемейной кооперации ("большая семья") — соединение нескольких пар на почве общего хозяйства и совместного воспитания детей. Нечто подобное было и в Советском Союзе (например, в Свердловске). Аналогичные течения есть и во французской глубинке. По факту, такие коммуны — прототип экономики нового образца, демонстрация возможности перерастания семейственности в общественность. Утопии долго не живут — они перерождаются, пропитываются классовым духом, прогибаются под рынок.

Нам на вас смешно! После долгого базара про "защищенность" — валим с больной головы на не самую больную. Все равно что осуждать Оуэна за поставку продукции его общинников на английский и американский рынок.

Еще одно неприличное начинание — студенческие "коммуны", совместное проживание студентов и студенток. Своего рода групповой брак — и в каком-то смысле шаг вперед по сравнению со шведами. Но точно так же, как переход о картеля к тресту приводит к восстановлению рыночной конкуренции в укрупненном формате, — буржуазное право поглощает богемные сообщества, придавая им контрактный статус; семья — лишь частный случай юридического лица.